Вертолёт, 2006 №1
Шрифт:
Соответственно и народ подбирался здесь лихой, каждый со своей особинкой. И если в течение первого года пребывания в этом краю вечнозеленых помидоров персонаж не сходил с ума от тоски по цивилизации, то приживался, приноравливался как- то, находил себе хобби или еще какое-либо занятие и, забывшись в проходящей мимо череде лет, приобретал задумчиво-философский вид и характерный устремленный в бесконечность взгляд.
Я удостоился чести занимать в этой эскадре пост заместителя командира эскадрильи, или иначе — замкомэска. Кто это и чем он занимается? У, это серьезно…
Ну, вы, наверное, видели дирижера, глядящего в партитуру и суматошно размахивающего палочкой перед оркестрантами? Так вот, замкомэска —
Нет, никто не говорит, замполит, к примеру, в эскадре тоже важен и нужен, но вот он ушел в отпуск и вроде ничего, никто за это время Родину не продал, а замкомэска, если вдруг слеганца заболеет, мало ли, простуда, допустим, в понедельник обнаружится, то все, кранты. Сразу в эскадре невроз, комэска бегает, кричит, потные к. з. сидят с унылыми рожами над своими кусками плановой таблицы, а соединить вместе эти лоскуты несведущему все равно что одновременно дуть в несколько саксофонов.
Надо сказать, что с начала учебного года (да-да, в войсках тоже ведется такой отсчет) боевой расчет нашей эскадры приобретает «молодежный» характер: в эскадру из полка приходят вновь назначенные молодые командиры экипажей. Процентов на восемьдесят это хорошие, способные ребята, но с командирской «чашки» (сиденья командира экипажа) еще ничего не умеющие, зеленые…
Ну что ж, «не можешь — научим», такова, видно, наша, пилотов постарше, судьбинушка.
Я давно замечал, что тип летательного аппарата накладывает отпечаток на характер, привычки летчика, формирует традиции внутри каждого летного «клана». Например, истребители — ребята, как правило, чванливые, эгоцентричные, привыкшие быть в центре внимания всех многочисленных служб, обеспечивающих полеты. Они — лидеры по определению, из них вырастают хорошие командующие, но общаться с ними можно, если работаешь, в основном, «на прием».
Бомберы — ребята компанейские, но себе на уме и привыкли темнить, так их система воспитала, много у них там всяких ну очень военных тайн (как же — «ядроносцы»!). Транспортники — это коллективисты, у них в экипаже все расписано и отработано за множество поколений: кому после посадки «добро» пробивать, кому самолет заправлять и обихаживать, кому за водкой бежать, кому гостиницу и, простите, женское общество для экипажа обеспечивать.
Ну а вертолетчики, мы, стало быть, народ простой, без особых затей, привыкший друг за дружку держаться. Мы — «пахари войны», не вылезающие из этого состояния больше четверти века, да и в периоды краткого затишья между очередными «войнушками» то Чернобыль, то Спитак, то еще какая-нибудь напасть, где без нас никуда… Ну не может истребитель в самое жерло реактора сунуться, чтобы запихнуть в его изрыгающую огонь и радиацию пасть очередную порцию песка, свинца или еще какой гадости. Не может он и в окоп врага заглянуть, чтобы разобраться с ним в «прямом контакте», да «в обнимку» с нашими бойцами в атаку ходить, прикрывая их в прямом смысле сверху собой, тоже не может. И уж ни одному транспортнику в кошмарном сне не приснится на ладошке подать пехоте-матушке, задвинутой судьбой в горы, ущелье или еще куда-нибудь, где черт ногу сломит, боеприпасы, харч, воду и письма от любимой Матрены, без коих воевать невозможно, а для нас это — повседневная работа.
Я уж не говорю о сомлевших раненых, которые, ожидая вывоза «вертушками» с поля боя, считают оставшиеся минуты своей жизни, молятся на командира экипажа вертолета, как на господа Бога.
Для каждой работенки есть специализированные машины. Например, Ми-24 — это летающий танк, вооруженный до зубов, бронированный, даже по своему внешнему виду — наглый и угрожающий. Летающие мастодонты — транспортные Ми-б или их «сыночки» Ми-26 — воздушные амбары, вмещающие столько и стольких, что этого иногда даже экипаж не знает. Ну а Ми-8, «восьмерка» — настоящий универсал, может все, что делают остальные «вертушки» в отдельности, даже много больше.
Кто на ней начал летать, на другую машину уже, как правило, не пересаживается, если только в познавательном плане, для пополнения коллекции освоенных аппаратов, но при этом никогда не изменяет своему основному пристрастию — такая эта машина умница.
По установившемуся у военных коду для запутывания врага в эфире было принято именовать в открытых радиопереговорах Ми-24 — «полосатым», Ми-6 — «большим», а Ми-8 называли «зеленым»…
В начале афганской эпопеи в Союзе мало кто представлял, что это такое — «оказание интернациональной помощи». Отрывочные публикации в газетах рисовали радужные картинки раздачи муки и хлеба местному населению, на фотографиях фигурировали жизнерадостные лица советских солдат, помогающих возделывать поля сомлевшим от счастья дехканам. Иногда проходила информация о проводящихся учениях (видно, чтобы войска совсем не потеряли навыки), иногда проводились учения, в которых условный «противник» непременно бывал разгромлен. При этом отмечались какие-нибудь рядовой Пупкин и лейтенант Шмыгло.
Обязательным было слово «противник» в кавычках, а также ритуальные фразы типа: «наращивая темпы боевой учебы, воодушевленные решениями N съезда партии, проникнувшись чувством высокой ответственности» и т. д. и т. п.
Однако прошло несколько месяцев, и в застоявшуюся болотную монотонную повседневность гарнизонной жизни начали просачиваться первые слухи о боестолкновениях с реальным, а не кавычным противником, о потерях, о первых героях и совершенных подвигах, о, мягко говоря, небезупречное™ поведения в реальном бою имеющегося у нас вооружения.
От всех этих слухов исходил запах потаенной романтики, будоражащей воображение, они ложились на давно и мощно унавоженную самой эффективной в мире советской пропагандой почву — в сознание войска, застоявшегося без настоящего Дела.
Генетически в памяти солдат и офицеров советской армии закрепились победные марши победителей старших поколений. Призывные трубы рождали желание немедленно защищать «интересы Родины, партии, государства», а ощущение невероятной мощи военной машины рождало у каждого служивого уверенность в выполнимости любой поставленной задачи…
Эскадра продолжала натаскивать в полетах молодых, «зеленых», вновь назначенных командиров и их таких же сопливых пока «праваков» (так именуют в экипажах летчиков-штурманов, сидящих в кабине справа от командира вертолета). В те времена еще не было проблем с топливом, запчастями, другими многими потребностями, необходимыми для содержания государством дамы капризной и дорогой во всех отношениях, имя которой — Авиация. Строевые полки летали в две смены по три-четыре дня в неделю, а уж училищные только по воскресеньям и праздникам могли позволить себе перевести дух.