Вертолетчик
Шрифт:
Трое вернулись к борту — он стоял как собака у забора, чуть подавшись носом вперед и задрав правый пневматик — передняя стойка провалилась в грунт, ее скрутило. Борттехник нагрузил солдат пулеметом и цинками, они тяжело побежали назад. Он задержался, устанавливая на ручку двери растяжку, выполз через командирский блистер, обогнул нос вертолета — и вздрогнул от неожиданности, хотя ожидал…
Человек прыгнул вбок и скрылся за большим камнем. При его рывке палец сам дернул спусковой крючок, автомат ужасно загрохотал, очередь взбила пыль и, развернувшись запоздалым веером, отколола от камня кусок. Борттехник не переставал давить на спуск,
— Ну ты мельник, бля, — опуская автомат, сказал встревоженный командир, увидев его, белого от пыли, с бешеными глазами. — Чего стрелял?
— Там уже духи, — сказал борттехник. — Один был точно. Может, разведчик…
Отстегнул пустой магазин, потряс зачем-то возле уха, как спичечный коробок, бросил на землю. Подумал, подобрал, вставил обратно. Достал пистолет, попытался передернуть затвор, — и не смог. Лихорадочно тянул, скользя потными пальцами по ребристому металлу.
— С предохранителя-то сними, — сказал командир. — И нахуя тебе пистоль — застрелиться? Хватай пулемет, а то солдатики его сейчас сломают — им тока дай.
— Во попали, ебаный в рот, — сказал правак. — И как это вы, товарищи мудаки, от основной группы оторвались? И где сама эта долбаная группа — собирается нас вытаскивать, или как?
— Или как, — сказал командир. — Забыл, зачем прилетели? Их вытаскивать. Мы — их… Они там основные силы на себя завязали. Но сейчас на нашу падаль гиены набегут, это уж точно… Только бы Петрович дотянул — может нас хватятся. Да в любом случае должны «мессера» прилететь…
Борттехник лежал, установив перед собой пулемет, и, нервно зевая, похлопывал по его черному тяжелому телу. Хорошо, что есть пулемет, — что бы они делали с одними автоматами, — из их оскопленных стволов нельзя послать очередь дальше ста метров, — не говоря уже о кучности, пули будут тыкаться в упругую грудь жертвы шариками из промокашки и застревать в черных волосах (так учили тяжелые сны).
Вдалеке, в лабиринте изъеденного песчаного плато трещали автоматы, что-то бабахнуло, запрыгало по горам ломаным эхом…
Ему показалось, что камни впереди зашевелились. Он надавил на пластину механического спуска, выпустил длинную очередь, толку от которой, будь кто в камнях, было мало, — безногий пулемет бился как эпилептик. Тут же три испуганных автомата рядом задолбили, разрывая уши.
— Чего пугаешь? — сказал командир, отплевываясь и всматриваясь. — Там никого нет. А где они, вообще? — Он посмотрел вверх, на край обрыва. — На голову нам свалятся, что ли? Ничего не понимаю, лучше бы пришли уже! Или нам туда идти? Хрен его знает, где там кто…
Звон в ушах нарастал. Муха басовито гудела, ее звук переливался зеленым перламутром. Это еще не было точным знанием, это было сильнее, — как предчувствие неоткрытого еще туза, когда натягиваешь по миллиметру, касаясь глазами краешка рисунка и ликуя под маской невозмутимости, даешь дальше, много даешь… Он повернул голову, посмотрел на перевал — искоса, как натягивал карту, готовый принять отсутствие туза без сожаления, — и увидел четыре темные точки. Вдруг онемели ноги: острые прежде камни под коленями
Их сигнальную ракету заметили. От группы отделился один вертолет прикрытия и пошел к ним; следом устремился второй. Вертолеты неумолимо росли, миражно дрожащие в облаке выхлопа, с узкими, хищно вытянутыми глазастыми мордами, с тяжелыми ракетными блоками под короткими скошенными крыльями — уже были различимы красные головки управляемых ракет и гондолы с пушками.
— А вот и наш Бонд прилетел! — сказал командир, щурясь из-под ладони. — Еще орденок поимеет — да хрен с ним, за нас и Героя не жалко, а, товарищи бздуны? — и он весело толкнул борттехника в бок. — Лишь бы в нас не зарядил, он же потом думает!
Пара «мессеров» не снижая скорости, разделилась, вертолеты подпрыгнули и отработали нурсами по лабиринту, где вела бой основная группа, и по обрыву, под которым лежали окруженные. В лабиринте разбилась черная океанская волна, он забурлил, затрещало, как в печке, — там все кипело, и над грязной, с кровавыми прожилками, пеной пузырьками взлетали и падали камни. Сверху — череда разрывов, земля задергалась, на головы посыпался песок. Вертолеты сделали круг и, проходя над ними, успокаивающе покачали крыльями. Дайте только добраться до вас, и я вылижу всю копоть с ваших боков… Мелькнули на вираже длинные драконьи брюха, пара ушла к лабиринту и, не доходя, открыла огонь из пушек. Возбужденно крутя задранными хвостами, драконы кашляли и плевались огнем и белым дымом, очереди скрещивались, фокусируясь на невидимом пятачке, выжигая, перепахивая его.
Пара «восьмерок» уже летела к ним. Ведущий приземлился у самого лабиринта, и было видно, как высыпали из двери солдаты в касках и бронежилетах, побежали, пригибаясь и разворачиваясь в цепь; пулеметные расчеты залегали, снова вставали и бежали за автоматчиками, — взвод углубился в камни. Второй борт заходил на посадку, полого снижаясь. Он завис неподалеку. Ревя винтами и показывая голубое, в грязных потеках брюхо, опустился и мягко запрыгал на камнях.
…Солдаты бродили среди камней и собирали оружие убитых. Иногда раздавался выстрел, щелкая по горам пастушьим кнутом. Борттехник сидел в жаркой тени и курил очень горькую сигарету, постоянно сплевывая сухую пыльную горечь. Пальцы дрожали.
Пока грузились, два «мессера» кружили по окрестностям, рыскали, опустив носы и постреливая из пушек. Возвращались на 16-м борту, оставив свой покалеченный под охраной солдат. Борттехнику было плохо. Болела грудь — компрессионный удар, — болела и кружилась голова. Выпитая из чьей-то фляжки теплая вода застряла в груди граненым металлическим стержнем, — ему было неудобно в своем теле, оно было не своим, а снятым с чьего-то бешеного плеча. Дух жаждал покоя и спокойного ликования, но для тела покой был мучителен, оно гудело, его распирало изнутри, как глубоководную рыбу, поднятую в тихие, просвеченные зеленым солнцем воды поверхности. Хотелось потерять сознание. Вертолет заложил вираж, к горлу подступила тошнота, холодно взмокло лицо. Он встал, прошел на створки. Задернув за собой тяжелые стеганые шторы, нашарил в жаркой темноте ведро, — в нем тускло блеснуло редукторное масло. «Извините», — подумал борттехник, и его больно вырвало несчастным глотком воды прямо в масло. Пока не перестало трясти, сидел на бардачке у кормового пулемета и, подняв голову, смотрел в черный проем люка — там двигались тросы тяг, там бешено крутился вал трансмиссии, и воровской лучик недвижно лежал на его боку.