ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
Шрифт:
1945 год. Вот и конец войне. Наша армия победила. Сколько было радости и счастья! Все ждали, что в честь такой победы нам, невинно осужденным, столько долгих лет отбывавшим срок каторжной работы в лагерях, будет амнистия. Нас выпустят на свободу, и мы поедем домой к родным. Амнистия была, но не нам, политическим, а тем, кто был осужден по бытовым статьям. А потом случилось и вовсе страшное: к нам стали поступать этапы осужденных, которые уже были в плену у немцев, и тех, кто бежал из немецкого плена, а потом воевал в партизанских отрядах. Они были вновь осуждены как изменники Родины на чудовищный срок 25 лет!
59
Готовили женский этап на колонну, где была почти круглый год мерзлота. Это была страшная колонна, туда отправляли только осужденных по политическим статьям. Я попала в список на этап. Это
60
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
еще почти два года! И не одну меня так спасал Полищук, спасал он и мужчин и женщин, но только осужденных по политическим статьям.
Через несколько дней я пришла в норму и стала работать в лазарете санитаркой. Работа была нелегкая физически, а особенно морально. На твоих руках в прямом смысле умирают люди, так и не дождавшиеся освобождения, возвращения домой, к семьям. Как они переживали о своих родных, зная, что никогда не найдут их могилы! Часто умирали в полном сознании, просили подержать за руку в последние минуты. Держишь его руку, и вдруг она дернется, и как будто подует холодный ветерок, сразу становится понятно, что человек ушел из жизни. Ни в чем не повинный, оторванный от семьи, о которой не знает ничего — где она, что с ней? А сколько осталось сирот, которые не знают, кто были их родители, что с ними стало, не знают своих корней. Почему? За что? Я знаю, что в это время на фронте погибали солдаты, но они умирали как герои, как защитники Родины, а наши мужчины умирали как враги народа, предатели. А ведь они тоже — и мужчины, и женщины, и я вместе с ними — рвались на фронт, но был один ответ: вы не имеете права, вы политические заключенные. Мы были недостойны такой чести, не имели права защищать Родину. Брали только бытовиков — воров и мошенников.
Мой срок заключения близился к концу, оставалось год с небольшим. И вот Борис делает мне предложение
61
стать его женой, и после освобождения ждать его на свободе. С помощью вольнонаемного начальника санотдела Печерлага нам дали разрешение на брак, и до конца моего заключения мы оставались вместе.
Наконец наступило время моего освобождения — 10 августа 1947 года. Все закончилось, можно ехать домой, к мамочке и сестренкам. Но меня все не вызывают. Так идет день за днем, уже наступило 17 августа, меня мучают разные мысли. Вспоминаю, как держали в тюрьме папу, давая один срок за другим, а ведь я уже ждала ребенка. От волнения у меня пошли водяные пузыри по всему телу. Борис меня отпаивал бромом. И наконец, после обеда 17 августа меня вызывают и говорят, что везут в Воркуту. Помню, как Борис провожал меня до станции «Олег и Ольга». Он очень переживал, плакал, и все просил, чтобы я его ждала.
Привезли меня в Воркуту для получения паспорта и справки об освобождении. Справку выдавал секретарь. Тоже заключенный, только по бытовой статье. И он мне говорит, что справку об освобождении дать не может, так как в формуляре написано: срок заключения 10 лет и 5 лет ссылки. И он должен вернуть меня обратно в лагерь, а оттуда меня отконвоируют на место ссылки. Я стала ему доказывать, что раз из Москвы прислали документы на освобождение, значит, я могу ехать домой, значит, ссылку мне
62
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
его начальник, молодой мужчина в военной форме, видно недавно из армии. Спрашивает, что за шум. Секретарь докладывает, что не может меня освободить, так как у меня в формуляре написано 10 лет заключения и 5 лет ссылки, а из Москвы прислали документы, где меня освобождают подчистую. 5 лет ссылки не указали. Начальник спрашивает меня, за что я была осуждена и кем. Отвечаю, что судила меня тройка ОГПУ по статье «ЧС» — член семьи изменника Родины, что мой отец протоиерей, который был осужден, сейчас неизвестно, где находится, и за это я отсидела 10 лет. Начальник пожал мне руку, поздравил с освобождением, и велел немедленно дать справку. А секретарю сказал, что надо быть порядочным человеком, что я и так невинно пробыла в заключении десять лет, а кто прислал документы из Москвы, видно очень умный и справедливый человек. Господь и в этот раз не оставил меня, послав этого доброго человека. Я вечно благодарна ему.
Воркута-Асбест — небольшой железнодорожный перегон. Первые шаги на свободе. Маленький чемоданчик и тюремный узелок в моих руках для пассажиров вагона — ответ на все вопросы. Да их никто и не задает. Просто потеснее прижались друг к другу и освободили для меня местечко на лавке. Что спрашивать? На этом перегоне либо те, кто при лагере, либо те, кто из лагеря. Но спасибо огромное за сочувствие
63
и сострадание. Это в нас, мы такие. А еще, вижу по лицам, только не зависть, что-то другое, доброе. Как напутствие: не забывай, пусть впереди новое и незнакомое, но есть на пути к нему небольшой перегон Воркута-Асбест, где сделала первые шаги на свободу. И я помню. Помню всегда.
Асбесте пересадка на другой поезд. Билет до дома я должна была получить в управлении третьего отдела ГПУ Но там сказали, что прежде санобработка. От управления до санчасти неблизкая дорога и, как меня предупредили, не безопасная, случались грабежи и даже убийства. В Асбест я приехала к вечеру, пока была в управлении, наступила ночь. Но идти надо. Иду в полной темноте. Вдоль обочины штабеля леса. Вдруг слышу мужские голоса. Разговаривают где- то впереди и все громче. Значит идут мне навстречу. Прячусь за штабелем, жду пока пройдут мимо. Осторожно выхожу на дорогу и быстрее-быстрее вперед к санчасти, а там даже осматривать не стали, поставили штамп и отправили обратно в управление за билетом.
И вот спустя 10 лет я вернулась на Родину, в Анжерку. Думала, увижу маму, сестер, а встретила только дальних родственников.... От них узнала, что мама переехала в город Черемхово, где жила сестра Люба с семьей. Денег нет, дома нет. Близкие помогли купить билет до Черемхово и кое-что из продуктов собрали в дорогу.
64
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
Сколько дней ехала — не помню, только приехала в Черемхово в начале сентября. Было шесть утра. Иду искать улицу, указанную в адресе. Подхожу. Одноэтажный, длинный дом из четырех квартир. Обошла вокруг. Ставни у всех еще закрыты. Постучала в квартиру, где должны жить мои. И слышу мамин голос: «Войдите, дверь открыта». Захожу. В коридоре полумрак, мама стоит посередине комнаты с ребенком на руках. Я смогла сказать только одно слово «Здравствуйте», прижалась к косяку двери, дальше не могу ни идти, ни говорить. Молчание мамы мне показалось долгим, очень долгим. Потом слышу ее крик: «Соня! Соня приехала!» Дальше топот ног. Вбежала Любаша, за ней её муж, Гавычев Василий Платонович, а за ним две девочки. Слезы, расспросы. Опять слезы. Радуюсь, видя, как выросла и какой красавицей стала Люба. Вижу, как постарела мама...
С первого дня в застенках нет ничего дороже, чем свобода. Только надежда обрести её вновь даёт силы пройти через немыслимые испытания лагерной жизни. Ещё одной опорой была для меня вера. Это не вера в чудеса, я верила в то, что есть высокое предназначение следовать христианским заповедям и только так можно выжить и остаться человеком. Я всё время вспоминала и представляла папу, с которого так и не смогли снять крест протоиерея. С живого не смогли. Не был этот крест простым символом, определяющим социальную принадлежность человека. Иначе, не стали