Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Ты знаешь ответ, — настаивал Махмуд. Загнанный в угол, Орн торопливо сказал:
— Творение, свободное от своего творца. Ты независим от меня, хотя ты — часть меня самого. Я отпустил тебя, дал тебе свободу. Могу ли я осуждать тебя? А ты можешь сказать, что ты: добро или зло? Нет. Не могу ответить и я. — Внезапно он воскликнул: — Что я, Махмуд, — добро или зло?
— Ты сам ответил на вопрос, а значит, возродился невинным. Ты понял урок, и я благословляю тебя.
Махмуд наклонился и подхватил мертвого ребенка. Странная нежность чувствовалась в его движениях. Он повернулся и зашагал к подернутой рябью зеленой стене. Тишина окутала зал. Багровые полосы замедлили свой танец, застывая в густой жидкости.
Орн чувствовал, что насквозь промок от пота. Голова болела невыносимо. Рука в том месте, где Мадди полоснула совком, ныла. Дыхание напоминало какое-то сдавленное рыдание.
Сзади донесся лязг открываемой бронзовой двери. Зеленая стена застыла, превратившись в серую. По полу зашлепали сандалии. Чьи-то руки подняли колпак; захваты, державшие его, соскользнули.
Бакриш, обойдя кресло, остановился перед Орном.
— Ты сказал, что это испытание! — простонал Орн.
— И предупредил тебя о ненависти. Но главное — ты жив и у тебя сохранилась душа.
— Откуда ты знаешь, сохранилась ли у меня душа?
— Ее отсутствие легко определить, — пробормотал Бакриш. Он взглянул на раненую руку Орна. — Надо перевязать. Уже ночь — время следующего испытания.
— Ночь?
Орн глянул в узкие окна купола, огляделся вокруг и только сейчас заметил: не дающий тени свет круглых светильников заменил солнечный.
— Время движется так быстро.
— Иногда, — вздохнул Бакриш. — И не для всех. — Он сделал знак Орну. — Поднимайся. Идем.
— Позволь отдохнуть минуту. Я выжат.
— Мы дадим тебе подкрепляющую таблетку, когда перевяжем рану. Пойдем!
— Но почему такая спешка? Что я должен делать теперь?
— Очевидно, ты понимаешь два лика чуда. Я вижу, что у тебя появилось свое таинство, понимание жизни, но так много еще надо успеть, а времени так мало…
— Что следующее? — перебил его Орн.
— Ты должен пройти сквозь тень догмы и ритуала. Общеизвестно: мотивы — основа нравственности, а осторожность — дочь страха… — Бакриш помолчал. — А страх есть порождение боли.
Глава 24
«Молчание — хранитель мудрости. Шутки и легкомыслие — путь человека к невежеству. А там, где невежество, нет и понимания Бога».
— А у него завидное самообладание, — сказал Аббат. — Я наблюдаю за ним. Да, завидное самообладание. Он не играет силой.
Аббат сидел на низкой скамеечке у камина, обращаясь к стоящему за спиной Макрити, вернувшемуся с последним рапортом об Орне. Несмотря на бодрый тон, в голосе Аббата звучала печаль.
Уловив ее, Макрити наклонил голову:
— Я тоже слежу за ним. Он не вызвал свою невесту и даже не пытался экспериментировать с Великой Машиной. Скажите мне, Ваше Преподобие, почему тогда вы не рады этому?
— Придет время — он осознает: для сотворения чуда ему не нужны машины. И что тогда, мой дорогой друг?
— Вы не сомневаетесь, именно он и есть тот Бог, которого вы вызвали?
— Без сомнения. И когда он обнаружит свою страшную силу…
— Он придет за вами, Ваше Преподобие.
— И его ничто не остановит. Я даже не стану пытаться.
— Но мы ведь остановили Говорящий Камень, — осмелился возразить Макрити.
— Разве? А может, он отвернулся, увидев другую цель существования?
Макрити закрыл руками лицо.
— Ваше Преподобие, когда мы прекратим эти ужасные вторжения в область, куда не имеем права ступать?
— Не имеем права?
— Когда мы остановимся? — Макрити опустил руки, открывая покрасневшие от слез глаза.
— Нас теперь остановит лишь полное исчезновение.
— Но почему? Почему?
— Потому что мы ступили на этот путь, мой дорогой друг. Он только начинается. Это еще одно значение открытия. Взгляд на то, что существовало всегда, без начала, и не имея конца. Мы обманываем себя, понимаешь? Берем отрезок вечности и начинаем рассматривать, приговаривая: «Взгляните, вот он начинается и вот заканчивается». Но ведь это говорит наша ограниченность.
Глава 25
«Порядок предполагает наличие закона. Данным постулатом мы обозначим границы попыток постижения понятия порядка, предоставляющего нам возможность предсказывать или, иначе говоря, взаимодействовать с ним. Не менее важно отметить, что закон предусматривает намерение. Но это несколько другой аспект проблемы. Он абсолютно не вытекает из утверждения о существовании закона. Итак, осознание вечности открывает противоречащее утверждение. Намерение предполагает начало, т. е. намерение, затем — закон. Но сущность вечности заключается в отсутствии начала и отсутствии конца. Без начала не может быть намерения, не может быть мотива. Без конца нет высшей цели, нет смысла. Рассуждая подобным образом, мы теоретически обосновываем идею о грехе и вине, как результате намерения, не являющимися, тем не менее, производными вечности. Понятия грех — вина — наказание потребуют начала, что повлечет появление понятий — сегментов вечности.
Рассуждая далее, мы постепенно приходим к осознанию нашей ограниченности в представлении Божественного».
Ночная прохлада заставила Орна с благодарностью подумать о своей тоге. Огромный парк, разбитый на территории заповедника, не был освещен, но Бакриш уверенно шел по неровной тропинке. В густой тени деревьев перекликались птицы, пахло свежескошенной травой. Орн старался не упустить из виду неясный силуэт наставника.
Впереди, очерченный светом звезд, возвышался огромный холм. По его склону змеей тянулись мерцающие огни.
Раненая рука продолжала ныть, но подкрепляющая таблетка почти сняла усталость.
— Это ученики со своими наставниками, — бросил через плечо Бакриш, имея в виду колеблющиеся огни. — У каждого ученика двухметровый шест с квадратным фонарем наверху. Видишь, его четыре полупрозрачные стороны окрашены в разные цвета: красный, голубой, желтый и зеленый.
Орн присмотрелся к мерцающим, словно фосфоресцирующие насекомые, огням на темном склоне холма и спросил:
— Зачем?
— Они выражают благочестие.
— Зачем принято четыре цвета?
— А-а, красный — цвет крови, голубой означает истину, желтый — богатство религиозного опыта, зеленый — жизнь.