Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Приветствую вас, госпожа. Всегда приятно видеть решительные и эффективные действия.
По лицу Джессики мелькнуло некое подобие улыбки.
— Закройте порт, Стил. Никто не должен уйти, пока мы не допросим задержанных.
— Мы с Гурни уже все сделали, госпожа, — ответил Стилгар. — Его люди все понимают с полуслова.
— Значит, нам помогали ваши люди,
— Да, некоторые из них.
В его ответе Джессика уловила недомолвку и кивнула.
— Вы хорошо изучили меня в старые годы, Стил.
— Когда-то вам было очень больно говорить со мной, госпожа, но теперь уцелевшие расскажут все.
Вперед выступила Алия, и Стилгар отошел в сторону. Мать осталась стоять лицом к лицу с дочерью.
Зная, что нет никакого смыла прятать то, что ей известно, Джессика даже не пыталась сдерживаться. Алия могла читать малейшие нюансы чужих мыслей, как всякий адепт Общины Сестер. По одному поведению Джессики дочь давно уже должна была понять, что увидела и почувствовала мать. Они были враги, для которых определение смертельные затрагивало лишь поверхность.
В качестве самой простой и подходящей к случаю реакции Алия выбрала гнев.
— Как вы осмелились спланировать такую акцию, не посоветовавшись предварительно со мной? — процедила сквозь зубы Алия, приблизив свое лицо к лицу Джессики.
Джессика ответила со всей возможной мягкостью.
— Как ты только что слышала, Гурни не стал посвящать меня в весь план. Мы предполагали…
— А ты, Стилгар! — недослушав мать, Алия повернулась к наибу. — Кому ты верен?
— Я принес присягу детям Муад'Диба, — твердо ответил Стилгар. — Мы старались отвратить от них опасность.
— Почему же ты не испытываешь по этому поводу радости… дочь моя?
Алия моргнула, быстро взглянула на мать, подавила поднявшуюся в душе бурю и даже смогла обнажить в улыбке белоснежные зубы.
— Я испытываю радость, матушка, — сказала она, и, к своему неописуемому удивлению, вдруг почувствовала, что действительно радуется. Да что там — она просто счастлива, что все наконец открылось и между ней и матерью нет больше страшных тайн. Момент страха прошел, и Алия поняла, что равновесие сил не изменилось.
— Мы обсудим все подробности в более удобное время, — сказала Алия, обращаясь одновременно к матери и Стилгару.
— Конечно, конечно, — подтвердила Джессика, движением руки давая понять, что вопрос исчерпан, и повернулась к принцессе Ирулан.
Несколько мгновений Джессика и принцесса внимательно смотрели друг на друга — две воспитанницы Бене Гессерит, порвавшие с Общиной Сестер по одной и той же причине — из-за любви, любви к мужчинам, которые были теперь мертвы. Эта принцесса безнадежно любила Пауля, стала его женой, но не сумела стать подругой, а теперь живет только ради детей, которых родила Паулю его фрименская наложница Чани. Первой заговорила Джессика.
— Где мои внуки?
— В сиетче Табр.
— Я понимаю, здесь слишком опасно.
Ирулан позволила себе едва заметный кивок. Она видела перепалку между Джессикой и Алией, но истолковала ее так, как ей накануне говорила регентша: «Джессика вернулась в лоно Общины Сестер, а мы обе знаем, что у Сестер есть планы касательно детей Пауля». Ирулан никогда не была истинным адептом Бене Гессерит — ее больше ценили только за то, что она — дочь Шаддама Четвертого, слишком гордая, чтобы выставлять напоказ свои способности. Вот и теперь она выбрала поведение, которое никак не подчеркивало ее подготовку.
— В самом деле, Джессика, — сказала Ирулан, — надо было все же проконсультироваться предварительно с Императорским Советом.
— Мне следует думать, что вы не доверяете Стилгару? — спросила Джессика.
Ирулан хватило мудрости понять, что этот вопрос не требует ответа. Она была страшно рада, что священники, не сумев сдержать верноподданнического нетерпения, ринулись к госпоже. Ирулан переглянулась с Алией, подумав: Джессика, как всегда, спесива и уверена в себе! Аксиома Бене Гессерит на эту тему гласила: «Высокомерие годится только на то, чтобы возвести крепостную стену, за которой прячутся сомнения и страх». Истинно ли это в отношении Джессики? Конечно, нет. Значит, это просто поза. Но с какой целью она это делает? Вопрос очень беспокоил Ирулан.
Священники с шумом завладели матерью Муад'Диба. Некоторые хватали ее за руки, другие низко кланялись, почтительно произнося слова приветствия. Наконец, главные священники — по принципу «первые да станут последними» — с заученными улыбками стали говорить Пресвятой Преподобной Матери, что официальная церемония Просветления состоится в Убежище — старой цитадели, построенной Паулем.
Джессика посмотрела на двоих священников и нашла их отталкивающими. Одного звали Джавид — это был молодой человек с угрюмым лицом и круглыми, детскими щеками, в затененных, глубоко посаженных глазах таилась подозрительность. Второго звали Зебаталеф, то был второй сын наиба, которого когда-то знавала Джессика, о чем он не преминул ей сообщить. Этого было просто вычислить: веселье в соединении с беспощадностью, худое аскетическое лицо, заросшее светлой бородой, глаза выдают тайное волнение и большие знания. Джавид был гораздо опаснее — муж Совета, обладавший магнетической силой, но одновременно — Джессика не могла подобрать более подходящего слова — отталкивающий. У него был странный акцент, Джавид говорил с сильным фрименским выговором, словно священник был выходцем из какого-то немыслимого захолустья.
— Скажи мне, Джавид, — спросила Джессика, — откуда ты?
— Я простой фримен, сын Пустыни, — ответил священник — каждое слово выдавало лживость этого утверждения.
Зебаталеф вмешался в разговор с напористой и почти шутовской вежливостью.
— Нам есть что вспомнить, госпожа. Я был одним из первых, вы знаете, кто познал святость и высокое предназначение миссии вашего сына.
— Но вы, насколько я помню, не были его федайкином, — ответила Джессика.
— Нет, госпожа. Я занимался более философским делом — изучал богословие, чтобы стать священником.
И тем спасал свою шкуру, подумала его собеседница.
— Нас ждут в Убежище, — напомнил Джавид.
Заданный все с тем же странным акцентом вопрос требовал ответа.
— Кто нас ждет?
— Совет Веры — все те, кто хранит светлое имя и деяния вашего святого сына, — сказал Джавид.
Джессика оглянулась через плечо, увидела, как Алия улыбается Джавиду, и спросила:
— Этот человек — один из твоих поверенных, дочь моя?
Алия кивнула.
— Он рожден для великих деяний.