Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Да, но где они? — спросила Досточтимая Матрона.
В ответ Ребекка только пожала плечами.
— Была, ли ты на Гамму в то время, когда от нас бежал тот, кого называют башаром?
Она знает, что была.
— Да, я была там, Великая Досточтимая Матрона, и слышала всякие россказни на эту тему. Я не верю им.
— Верь в то, во что велим верить мы, старая карга! Что за россказни ты слышала?
— Я слышала, что он бежал с такой скоростью, что за ним невозможно было угнаться даже взглядом. Что он убил много… людей одним движением руки. Что он похитил корабль-невидимку и бежал в Рассеяние.
— Верь, что он бежал, старая кляча.
Смотри, как она боится. Она даже не может скрыть дрожь.
— Расскажи мне о Вещании Истины, — приказала Великая Досточтимая Матрона.
— Великая Досточтимая Матрона, я не понимаю Вещания Истины. Я знаю только слова Шолема, моего мужа. Я могу повторить его слова, если вы желаете этого.
Великая Досточтимая Матрона посмотрела по сторонам, обдумывая ответ. Скользнув глазами по своим помощницам и советницам, она увидела, что тех одолевает неимоверная скука. Почему она не прикажет просто убить эту старую калошу?
Ребекка, увидев оранжевые огоньки жестокости и желания проявить насилие в глазах Матроны, внутренне содрогнулась. Она вспомнила о своем муже, о его имени, которым называла его в минуты нежности, Шоэль, и это успокоило ее. «Истинный талант» пробудился в нем, когда он был еще ребенком. Некоторые называли это инстинктом, но сам Шоэль никогда не употреблял этого слова. «Доверяй своему внутреннему голосу чувств. Так всегда говорили мне мои учителя».
Эти простые земные слова часто повергали в изумление тех, кто приходил к Шоэлю в поисках «эзотерических тайн».
«В этом нет никакой тайны, — говорил им Шоэль. — Это учение и тяжкий труд, как и во всякой работе. Надо упражнять то, что называют «малым восприятием», способность улавливать мельчайшие нюансы человеческих реакций».
Ребекка хорошо чувствовала эти нюансы во взглядах тех, кто смотрел на нее. Они хотят моей смерти. Почему?
Вещатель прошептал совет. Великие мира сего любят показывать свою власть над другими. Она не сделает того, чего хотят все остальные. Чего они хотят по ее мысли.
— Великая Досточтимая Матрона, — заговорила Ребекка, — вы так богаты и могущественны. Несомненно, у вас есть место для служанки, и я могла бы служить вам.
— Ты хочешь поступить мне в услужение?
Какой у нее звериный оскал!
— Я была бы счастлива, Великая Досточтимая Матрона.
— Я здесь не для того, чтобы сделать тебя счастливой.
Логно выступила вперед.
— Тогда доставьте удовольствие нам, дама. Позвольте нам немного позабавиться с…
— Молчать!
Ах, какая это была ошибка называть ее так фамильярно в присутствии посторонних.
Логно отступила в тень, едва не уронив свое жало.
Великая Досточтимая Матрона уставилась на Ребекку. Глаза ее полностью окрасились в оранжевый цвет.
— Ты вернешься к своему жалкому существованию на Гамму, старая карга. Я не стану убивать тебя. Это милость. Ты увидела, что мы можем дать тебе, но ты проживешь всю жизнь, лишенная этого.
— Великая Досточтимая Матрона, — запротестовала Логно. — У нас есть подозрения относительно этой старухи…
— У меня появляются подозрения относительно тебя, Логно. Отошли ее назад, и отошли живой! Слышишь? Ты что, думаешь, что мы будем не в состоянии найти ее, если она нам понадобится?
— Нет, Великая Досточтимая Матрона.
— Мы будем следить за тобой, старая карга, — рявкнула Великая Досточтимая Матрона.
Приманка! Она хочет отпустить тебя, чтобы поймать более крупную рыбу. Как это интересно. У нее неплохая голова и она пользуется ею, несмотря на свою прирожденную жестокость и склонность к насилию. Именно поэтому она достигла власти.
Весь обратный путь на Гамму, находясь в тесном душном отсеке бывшего корабля Гильдии, Ребекка обдумывала свое нелегкое положение. Можно быть уверенным в том, что шлюхи не заблуждались насчет того, что смогли провести Ребекку вокруг пальца относительно своих истинных намерений. Но… кто знает — вдруг? Услужливость, забитость. Они упиваются такими вещами.
Ребекка понимала, что это знание исходит как от провидения Шоэля, так и от советниц с Лампадас.
— Ты аккумулируешь массу наблюдений, которые воспринимаются, но не осознаются, — учил ее Шоэль. — Эти чувства, накапливаясь, рассказывают тебе все, но на своем особом языке, на языке, которым люди не пользуются в своей речи. Такой язык не нужен в понимании истины.
Когда-то она думала, что это очень странный взгляд на вещи. Но так было до испытания Пряностью. Лежа ночью в постели, наслаждаясь теплом тел друг друга, они понимали друг друга без слов, хотя и разговаривали.
— Язык зажимает тебя, — говорил Шоэль. — Чему надо научиться — это умению читать свои собственные реакции. Иногда ты сможешь найти слова для их описания, иногда… нет.
— Никаких слов? Даже для того, чтобы задать вопрос?
— Так ты хочешь слов, да? Как это? Веры. Упования. Истины. Честности.
— Это действительно хорошие слова, Шоэль.
— Но в них нет зацепки. Нельзя от них зависеть.
— Но от чего можно зависеть?
— От своей внутренней реакции. Я читаю себя, но не личность, которая стоит передо мной. Я всегда почувствую ложь, потому что мне хочется повернуться спиной к лжецу.
— Вот как ты это делаешь! — От избытка чувств она хлопнула его по обнаженной руке.
— Некоторые делают по-другому. Одна женщина, говорят, узнавала лжеца по тому, что ей хотелось взять его под руку и прогуляться с ним, доставив ему этим удовольствие. Ты можешь считать это вздором, но и это срабатывает.
— Думаю, что это очень мудро, Шоэль, — сказала она, хотя на самом деле это говорила любовь. В тот момент она едва ли понимала, что он имеет в виду.
— Моя драгоценная любовь, — сказал он, лаская на своей руке ее голову. — Вещатели Истины говорят, что чувство истины никогда не покидает того, кто хоть раз его ощутил. Пожалуйста, не говори мне о моей мудрости, ибо это говорит твоя слепая любовь.