Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— О чем ты задумался? — спросила она. — Мне казалось, тебя это позабавит или хоть удивит… что ты посмеешься…
— Прости. Меня в последнее время тревожит, что я веду себя вот так — не замечаю людей, не могу… вовремя сказать нужное слово.
— Для поэта худшего обвинения, пожалуй, не найти.
— Распоряжаться персонажами на странице или в голофильме куда проще, чем распорядиться своей жизнью. «Распорядиться»! Ну почему я так нелепо разговариваю?
Хали на ходу обняла его за талию и притянула к себе. Керро улыбнулся.
Они вышли в купольный сад. Он находился сейчас на дневной стороне Корабля, и солнечные фильтры смягчали буйное сияние Реги. Листва приобретала умиротворяющий голубоватый оттенок в этом свечении. Керро глубоко вдохнул насыщенный кислородом воздух. Где-то за сонобарьером в глубине зарослей защебетали птицы. Под деревьями тут и там лежали парочки. Для многих это было излюбленное место свиданий.
Хали сбросила пояс с прибоксом и повалила Керро на землю под сенью могучего кедра. Слой мягких иголок был прогрет бьющим сквозь ветви солнцем, воздух насыщен влагой и благовонным ароматом. Влюбленные лежали под деревом бок о бок, плечом к плечу.
— М-м-м… — Хали потянулась, выгнувшись по-кошачьи. — Как здесь славно пахнет.
— Славно? И чем пахнет слава?
— Прекрати. — Она повернулась к Керро: — Ты меня понял. Пахнет хвоей, мхом… крошками в твоей бороде. — Она пригладила его усы, запустила пальцы в курчавую поросль на щеках. — Ты знаешь, что на борту ты один носишь бороду?
— Мне уже говорили.
— И тебе это нравится?
— Не знаю. — Он протянул руку, кончиком пальца погладил тоненькое проволочное колечко в ее левой ноздре. — Странная штука — традиция… Откуда у тебя это кольцо?
— Робокс уронил.
— Уронил? — удивленно переспросил Керро.
— Знаю, они ничего не теряют. Но этот чинил сенсор у маленького медкабинета близ поведенческого сектора. Я заметила, как упала проволочка… и подобрала. Словно клад нашла. Они так мало мусора за собой оставляют — одному Кораблю ведомо, что они делают с этим барахлом.
Хали обняла поэта за плечи и, притянув к себе, поцеловала.
Керро отстранился чуть и сел.
— Спасибо, но…
— У тебя всегда «спасибо, но…»! — гневно воскликнула Хали, пытаясь унять разгорающуюся страсть тела.
— Я… не готов, — смущенно пробормотал он. — Не знаю почему. Я не играю с тобой. Мне просто не под силу сделать что-то не к месту или не вовремя.
— А что может быть уместней? Нас, в конце концов, выбрали на расплод тогда, когда мы уже были столько времени.
Керро не мог заставить себя поднять глаза.
— Знаю… на борту любой может совокупляться с кем угодно, но…
— Но! — Отвернувшись, Хали пробуравила взглядом корни раскидистого кедра. — Мы могли дать приплод! Одна пара на… сколько? На две тысячи? У нас мог быть ребенок!
— Не в этом дело. Только…
— А ты весь погружен в свою историю, в традиции, ты вечно приводишь мне в оправдание какие-то обычаи и языковые структуры. Как ты не понимаешь, что…
Протянув руку, Керро прижал палец к ее губам и легонько чмокнул Хали в щеку.
— Милая моя Хали, потому что не могу. Для меня… отдаться другому — значит остаться ни с чем.
Хали повернулась к нему и подняла на поэта полные слез глаза.
— Где ты нахватался этаких мыслей?
— Они рождаются сами — из моей жизни, из всего, что я вижу.
— Этому учит тебя Корабль?
— Корабль дает мне то, что я хочу узнать сам.
Женщина угрюмо потупилась.
— Со мной Корабль даже не разговаривает, — прошептала она чуть слышно.
— Если задавать правильные вопросы, он отвечает всегда, — ответил Керро и, почуяв возникшую неловкость, добавил: — Только надо услышать его голос.
— Это ты и раньше говорил, но никогда не объяснял — как.
В голосе Хали отчетливо слышалась ревность. И Керро мог ответить ей только одним способом.
— Я подскажу тебе стихами. — Он откашлялся.
Сама синева Учит нас синеве.Хали нахмурилась, вдумываясь в его слова, потом помотала головой.
— Я тебя не понимаю, так же как не понимаю Корабль. Я хожу на богоТворения, молюсь, делаю что велит Корабль… — Она запнулась. — Я никогда не видела тебя на богоТворениях.
— Корабль — мой друг, — ответил поэт.
Любопытство превозмогло обиду.
— Чему Корабль учит тебя? Расскажи!
— Это была бы слишком долгая повесть.
— Ну хоть слово скажи!
Он кивнул.
— Хорошо. За нашими плечами множество миров, множество людей. Их наречия, память их бытия сплетаются в чудные узоры. Их речь для меня как песня, и чтобы насладиться ею, не нужно понимать слов.
Хали закрыла глаза в недоумении.
— Корабль бубнит тебе на ухо бессмысленные слова?
— Когда я прошу послушать оригинал.
— Но зачем тебе слушать то, чего не понимаешь?
— Чтобы оживить этих людей, чтобы они стали моими. Не моими собственными, а моими близкими, хотя бы на миг. — Керро повернулся к ней, напряженно вглядываясь ей в лицо. — Неужели тебе никогда не хотелось запустить руки в древний прах и извлечь оттуда память о тех, кого давно забыли?
— Старые кости?
— Нет! Живые сердца и живую жизнь.
Хали медленно покачала головой.
— Я просто не понимаю тебя, Керро. Но я тебя люблю.
Поэт кивнул молча, думая: «Да, любовь не обязана понимать. И Хали знает это, только не хочет жить в согласии с этим знанием».
Ему вспомнились строки древней земсторонней поэмы: «Любовь не утешение, но свет». Утешение можно найти не в любви, но в мысли и в вечной поэме жизни. Когда-нибудь он заговорит с Хали Экель о любви. Но не сегодня.