Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
«Они все настоящие, — осознала Рашель. — Это не сон, не кошмар!»
Доходившие до нее слухи даже отдаленно не передавали весь ужас этого места.
— Клоны, — прошептал Джессуп за ее плечом, будто читая мысли. — Все здесь клоны. Все обязаны жизнью Хесусу Льюису.
«Клоны? Это даже не клоны. Это рекомбинантные уродцы!»
— Клоны — это люди, — выдавила Рашель.
Все еще стискивающий член большеголовый приблизился к ней на один шаг.
— Клоны — это вещи, — ответил Джессуп твердо, но все с тем же похрюкиванием. — Так говорит Льюис. Так есть. Тебе некоторые из них могут… понравиться.
Он двинулся прочь, но Рашель ухватила его за руку. Как холодна его плоть!
— Нет… погоди!
— Да? — Хрюк.
— Что… что здесь творится?
Джессуп оглядел кольцо выжидательно застывших уродцев.
— Это лишь дети, просто дети. Им всего пара недель.
— Но они…
— Льюис может за несколько дней вырастить взрослого клона.
— Дней? — Рашель готова была тянуть время под любым предлогом. — Как… я хочу сказать, энергия…
— Мы здесь питаемся «порывом». Льюис говорит, ради этого его люди изобрели «порыв».
Рашель непроизвольно кивнула. Голод… будет неимоверно усугублен массовым изготовлением эликсира.
— И Льюис научился многим замечательным штучкам. От келпа. — добавил Джессуп, нагнувшись к самому ее уху.
Она глянула ему в лицо — слишком широкое для безгубого рта и высоких острых скул, глазки-бусинки, покатый лоб и острый подбородок. Взгляд ее скользнул ниже — могучая грудь и продавленное средостение… узкие бедра и длинные ноги… Он был… нет, не он — оно было обоеполо, и теперь Рашель поняла причину беспрестанного хрюканья. Оно трахало себя. Мелкие мышцы в паху сокращались, шевеля…
Рашель резко отвернулась, лихорадочно соображая, что бы еще сказать.
— Почему ты плачешь? — Голос ее сорвался.
— Я плачу всегда. Это ничего не значит.
Большеголовый снова шагнул вперед, и весь круг двинулся вместе с ним.
— Пора веселиться, — проговорил Джессуп и грубо толкнул Рашель в объятия большеголового.
Чьи-то лапы схватили ее, вцепились… а затем память оставила ее, и, слыша потом долго-долго чьи-то вопли, она лишь вяло раздумывала — не воет ли это она сама.
Глава 30
Отличительный признак религии — абсолютная зависимость. Она позиционирует фигуры просителя и дарителя. Проситель пользуется ритуалами и молитвами, чтобы повлиять на (иными словами, обрести власть над) дарителя. Следует отметить сходство между подобными отношениями и абсолютной монархией. Подобная зависимость просителя дарует тому, кто имеет власть над ключевыми элементами этого взаимоотношения — ритуальными принадлежностями и освященными формами молений, то есть капеллану, власть, сравнимую с властью умаливаемого дарителя.
Раджа Томас брел по переходам Колонии рядом с Ваэлой таоЛини, волоча на плече, как и его спутница, желтый гермокостюм со снятым дыхательным шлемом. Снаружи занимались первые лучи Реги, но здесь царил мягкий золотой свет деньстороны, привычный для каждого колониста, когда-либо побывавшего на борту.
Первая дневная трапеза тяжело давила на желудок. Томасу это не нравилось. Похоже было, что к еде добавляли какой-то малосъедобный наполнитель. Что творится в бортовых аграриумах? Неужели, как намекали подручные Оукса, Корабль снижал производство продовольствия?
Ваэла была до странности молчалива. Раджа глянул на нее, и взгляды их встретились на миг — слишком короткий, чтобы это можно было назвать противоборством, но лицо и шею Ваэлы залила оранжевая краска.
Ваэла уставилась вперед. Они направлялись к площадке для пробного запуска, где им предстояло осмотреть новую подводную лодку и ее носитель. Прежде чем рисковать аппаратурой в непредсказуемых океанах Пандоры, ее предстояло испытать в закрытом баке.
«Почему я не могу просто отказаться?» — думала Ваэла. Ей ведь необязательно домогаться злосчастного стихоплета так, как приказал Томас, — есть и другие способы. Только теперь ей пришло в голову подумать — какое общество породило Томаса. «Что заставляет его думать, будто секс — это лучший способ снять защитные барьеры сознания?»
В ее голове послышался голос Честности — при посторонних это случалось редко:
«Общество, где мужчины правили, а женщины подчинялись».
Она знала, что так и должно быть, — в поведении Томаса это читалось ясно.
«Я Томас, — мысленно твердил себе Раджа. — Я Томас. Я Томас…»
Удивительней всего было то, что эта самодельная мантра, которую он твердил про себя, словно усиливала его сомнения. Может, дело и правда в имени?
«Ваэла мне больше не доверяет… если доверяла когда-либо».
«Да где же этот поэт… и кто он?» Приемник на Керро Паниле словно застопорило. «Будет ли он десницей Корабля?»
Зачем в их команде нужен поэт? Это должно быть намеком на истинные планы Корабля. Смутным, быть может, загадочным… но намеком. Элементом смертельно опасной игры, правила которой ему предстояло выяснить самому.
«Сколько у нас осталось времени?»
Когда правила игры устанавливал Корабль, они не всегда были честными и справедливыми.
«Ты ведь не всегда честен, а, Корабль?»
«Если ты подразумеваешь «беспристрастен», то — да. Я всегда честен».
Томаса удивило, что его удостоили ответом. Он не ожидал, что Корабль заговорит с ним в этом переходе.
Томас покосился на молчащую Ваэлу. Кожа ее вновь приобрела обычный розовый цвет. Интересно, она слышит порой голос Корабля?
«Я часто беседую с ней, мой бес. Она зовет Меня Честностью».
Томас от изумления сбился с шага.
«А она знает, что это Ты?»
«Этого она не осознает».
«Ты и с другими говоришь без их ведома?»