Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Я не видел последних газет. Почему они не объявят военное положение?
— А наше российское авось? Я думаю, что на самом верху также полагают, что обойдется. Ведь обходилось раньше…
— Не могу согласиться с вами, — сказал Беккер. — Всегда должны находиться люди, которые берут на себя ответственность. Подобно князю Юсупову.
Вревский с интересом рассматривал Беккера, отмечая для себя мелкие частности, незаметные не столь тренированному глазу. На длинных несильных пальцах, хранящих следы загара, две белые полоски. Значит, перед поездкой в Ялту Беккер предпочел снять перстни, которые обычно носил. Не хочет показывать следователю, что богат? А вот материал, из которого пошит мундир, хорош! Даже хочется пощупать сукно…
— Князю Юсупову, женатому на великой княжне Ирине Александровне, было спокойно идти на уголовное преступление, — сказал Вревский, — он знал, что ненаказуем.
— Вы сочувствуете Распутину?
— Я сочувствую закону. Не жертве, нет. Жертва может быть отвратительна. Но закон должен соблюдаться. Иначе в государстве наступит хаос.
Вревский поднялся, повернул ручку плохо покрашенного железного шкафа, достал с верхней полки две синие папки, вернулся к столу и положил их рядом, так что получился синий квадрат.
— Ну что ж, — сказал он. — По правилам я должен передать эти папки другому следователю…
— Когда вы уезжаете?
— В марте возвращаюсь в Киев. Но другого следователя нет. Некому заниматься этим делом. Хотя как юрист и как сыщик я жалею… искренне жалею. Дело никак не закрыто.
Беккер чуть откинулся на стуле, будто сообщение о закрытии дела принесло ему облегчение.
— Эти два дела, как вы отлично знаете, тесно связаны, — сказал Вревский.
Он положил короткопалую ладонь на правую папку: «Дело об убийстве г. Берестова С. С. и г-жи Браницкой Г. Г. неизвестными лицами».
— Это первая половина загадки, — сказал следователь и перенес ладонь на вторую папку, на которой тем же писарским почерком было написано: «Дело о без вести пропавших солдатах феодосийской крепостной артиллерийской команды Денисенке Т. И. и Борзом Б. Р.». — А это вторая.
— Жалко Андрея, — неожиданно сказал Беккер.
— Ах да, вы же вместе учились, — с попыткой сочувствия произнес Вревский. — Вы даже приятельствовали.
— Да, я любил Андрея. Он был добрым, совершенно безобидным юношей. Знаете — это я познакомил его с Лидой Иваницкой…
— Он был добрым и безобидным… — задумчиво повторил следователь. Он встал и еще раз повторил: — Он был добрым и безобидным! А я ведь не исключаю, что отчима и его служанку убил ваш друг.
Набычившись, Вревский смотрел на Беккера, словно перед ним был Андрей Берестов. Потом отвернулся к окну и сказал куда спокойней:
— Старались, спешили, планировали побег!
— Побег? — удивился Беккер. — А разве не установлено со всей очевидностью, что Лида покончила с собой?
— Нет, не было это установлено, — отрезал Вревский. Он отошел к окну и стал смотреть вниз, сплетя пальцы рук за спиной. И Беккер зачарованно смотрел, как сплетаются и расплетаются пальцы.
— Но ведь даже вещи… я помню, что море выкинуло вещи. Я читал, — сказал Беккер.
— Как раз эти вещи и убедили меня в обратном. — Вревский обернулся к Беккеру, опершись ладонями о край узкого подоконника. — Именно эти веши — клочок кружева, заколка, туфелька Золушки — столь растрогали прессу и общественное мнение, что все убедились: следователь Вревский — чудовище, затравившее бедных возлюбленных.
— Честное слово, я не понимаю…
— Сейчас поймете! Конечно, какие-то вещи могло сорвать волнами с тела утопленницы. Но уж очень удачно все эти вещи оказались на оживленном пляже. И были узнаваемы!.. Я был зол, что меня одурачили. И я рассудил: если туфелька подброшена, значит, вторая спрятана — куриные мозги гимназистки додумаются до того, что туфелька должна быть одна, но не додумаются надежно спрятать вторую. Знаете, что я сделал? — Вревский плотоядно усмехнулся — он вновь переживал момент своего торжества — победу логики над уступившим ему умом жертвы. — Я послал полицейских проверить помойные баки вокруг дома Иваницких. Так просто! Особенно по тем дорогам, что вели к морю. И уже к полудню мне принесли вторую туфельку. Просто?
— Дедуктивный метод?
— Профессия, голубчик, профессия. В нашем деле не обойтись без собачьего нюха. Я ничего не должен брать на веру.
— Значит, вы подозреваете все человечество?
— Недостойную его часть.
— Вы опасный противник, господин Вревский.
— Еще какой опасный! Вы и не подозреваете! Если бы не загруженность делами и нежелание возиться месяцами без ощутимых достижений, я бы внимательнее пригляделся к вам.
— Ко мне?
На красивом, несколько огрубевшем и потерявшем юношеский пушок и юношескую мягкость черт лице Беккера отразилось удивление.
— А вы подумайте: пропавшие солдаты — из вашей команды. Оба ваши земляки. К тому же вы совершаете, на мой взгляд, совершенно нелогичный поступок: вдруг даете показания против вашего гимназического друга, которые могут послать его на виселицу. Именно вы, а никто другой.
— Я никаких показаний не давал!
— Давали, голубчик, давали. Именно от вас, и только от вас, я узнал, что Берестов был замечен в компании Денисенки и Борзого в Симферополе.
— Я и не подозревал, что мои слова могут повредить Берестову.
— Ах, святая наивность! Один солдат убит, при нем найдена похищенная шкатулка. Пустая. Второй солдат в бегах. А вы ни о чем не подозреваете.
— Я не знал, что Берестов связан с этим делом!
— А теперь знаете?
— Не ловите меня на слове! Я не знал, не знаю и знать не намерен.
— Но Берестова в обществе преступников видели?
— Я ничего не придумал! Маргарита Потапова может подтвердить!
— Она подтвердила, — сказал рассеянно Вревский, глядя в окно, и Коля не поверил равнодушию следователя. Внутри все сжалось от нехорошего предчувствия.
— Вы ей написали? — спросил Коля, чувствуя, как неестественно звучит его голос.
— Разумеется, — ответил следователь, не глядя на Колю. — Тогда же, когда вы дали свои показания.
Он резко повернулся к Коле и вперил в него тяжелый взгляд.
— Мой долг — проверять сомнительные показания.
— Почему сомнительные? — «И зачем я ввязался в этот разговор, — проклинал себя Коля. — Лучше было бы мне промолчать».
— Потому что они вызвали во мне новые подозрения.
— А почему вы молчали? — нашелся Коля. — Два с лишним года молчали?