Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Лидочка ничего не могла с собой поделать. Она переводила взгляд с одного лица на другое.
Нина Абрамовна — она морщится, что-то ее беспокоит. Валентин Вересков — он здесь старше всех, но в нем ощущается устойчивая жизненная сила. Итуся — убирает за ухо пышный рыжеватый локон, сейчас она спросит, кому еще чаю. Женя Глущенко украдкой, чтобы Итуся не сердилась, наливает себе на посошок. А может, первым будет Сергей, чем-то встревоженный сегодня, недовольный, хотя у него больше всех оснований для радости, он закончил свой роман. Двадцать авторских листов… Или Марина? Она глядит на упорного бражника, который бьется о шелк абажура, и ее тонкие губы чуть шевелятся. Кто еще у нас остался? Лидочка Берестова? А чем я лучше других? Что ждет меня завтра?
Все пошли к станции. Глущенки уговорили Лидочку остаться ночевать у них на даче, тем более что дома ее никто не ждал — Андрей был в экспедиции. Надо было только посадить на электричку Нину Абрамовну и Марину. Вересков раскланялся со всеми у соседней дачи.
Сергей шел впереди с Ниной Абрамовной, они негромко обсуждали свои имущественные проблемы. Один раз Нина остановилась, щелкнула своим портсигаром и закурила. Марина и Лидочка, которые брели рядом, тоже остановились.
— Странно, — подумала Марина вслух, когда Спольниковы снова пошли вперед, — если не знаешь, никогда не догадаешься, как семь лет назад она обливала его грязью, писала заявления в партком и грозила кинуться с восьмого этажа.
— Я плохо помню эту историю, — уклончиво ответила Лидочка.
— А я хорошо. Он тогда часто ходил к нам в издательство, — сказала Марина, — у нас его книжка шла, какой-то путеводитель. И он всех держал в курсе событий. Знаешь, как бывает, когда мужик совсем расклеится.
Лидочка кивнула.
Пуфик обогнал их и стал прыгать, изображая кенгуру, что было трудно сделать из-за его комплекции.
Вышла луна. Стало светло, но лунный свет спорил со светом редких фонарей, освещение получалось театральным, неестественным, экзотичным. Далеко впереди шагал толстый человек в длинном свитере. Разглядеть его было трудно, но Лидочке показалось, что это тот самый молодой оборванец.
— Сергей еще долго здесь будет? — спросил сзади Глущенко.
— Не знаю, — сказала больше других информированная Марина, — я сегодня привезла ему замечания по рукописи. Как быстро он управится, не знаю. А так как сейчас все делается быстрее, чем раньше, боюсь, как бы нотариальные походы не выбили Сережу из колеи.
— А что вас смущает? — спросила Лидочка.
— Его роман — современная проза. Хоть там есть все — и фарс, и трагедия, но в принципе это роман о большой любви, и вставить его в план производства было нелегко. Это же не Чейз и не Стивен Кинг. А знаете, как быстро у нас меняется обстановка — исчезнет бумага, появится какой-нибудь соблазнительный американский боевик… и перенесут Спольникова на будущий год, а там, глядишь, и забудут о нем… Вы меня понимаете? А книжка достойна того, чтобы выйти в свет, уж поверьте моему редакторскому чутью.
На плохо освещенной платформе скопилось много народа, была и обязательная компания с гитарой. Воскресный вечер означал расставание с московскими гостями, с отцами семейств, возвращавшимися к трудовым будням, с подружками, с соседями по даче… Вечер выдался тихим, приятным, воздух хотелось традиционно сравнить с парным молоком, а картину увенчивала луна. В такой вечер кажется, что сейчас услышишь шум прибоя, что там, внизу, расстилается море, и вот-вот в кустах запоют цикады.
В ожидании электрички все стеклись в кружок.
— Споем, что ли, товарищи? — иронично спросил Глущенко. Таких вот прощальных кружков на платформе было не меньше дюжины. В некоторых пели: несколько рюмок и теплый лунный вечер — вот и рождается сладко тянущая за душу любовь к ближнему, и выражается она у нас по-язычески, в общей песне…
Электричка ослепила, взревела и тяжело затормозила. Стало ясно, что дамам придется до Москвы стоять.
— Почему ты не купил машину? — Это были последние слова Нины Абрамовны, обращенные к бывшему мужу. Сергей не нашелся, что ответить: он только беспомощно развел руками — он все еще чувствовал себя виноватым перед этой строгой женщиной и никак не мог научиться соответствовать ее высоким стандартам.
Глущенко, отвернувшись, улыбнулся. Итуся кинулась ловить Пуфика, который тоже было полез в электричку, ему захотелось в Москву.
Компания с гитарой втиснулась в вагон следом за Ниной Абрамовной. Невысокая Марина сразу исчезла в толпе пассажиров, но голова Нины Абрамовны, затянутая на прямой пробор волосами так туго, что глаза приобрели китайский абрис, гневно покачивалась среди лохматых молодых голов. Электричка глубоко вздохнула, рявкнула и быстро набрала скорость.
— Ну вот, остались все свои, — сказал Женя Глущенко. — Пошли к нам водку пить…
— Женя! — возмутилась Итуся.
— Хотя мы все знаем, — завершил фразу Женя, — что водки дома не осталось.
— Кстати, я забыл ей сказать, — вдруг нашелся Сергей, — что в таком состоянии мне все равно нельзя было бы садиться за руль.
Он был огорчен собственной несообразительностью. Лидочка его понимала — в спорах с Ниной годились только банальные, но доказательные аргументы.
Электричка исчезла, лишь гудели провода. Провожающие потянулись с платформы.
— А в самом деле, зайдете к нам, посидим? — спросила Итуся.
— Нет, спасибо, — сказал Сергей. — Я еще немного поработаю. Сейчас приятно работать.
— Работать никогда не бывает приятно, — заметил Женя.
Сойдя с платформы, они начали прощаться.
— Вы завтра рано уезжаете? — спросил Сергей у Лидочки.
— Я хотела выспаться досыта. А что?
— Если завтра будет такой же день, не грех бы искупаться.
— Но тут далеко идти.
— Нет, от нас минут двадцать, — сказал Женя.
— Я могу зайти за вами, — предложил Сергей.