Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Что-нибудь случилось с Русланом? Его арестовали?
— За что?
— За хранение оружия, за убийство Сергея — не знаю, но боюсь этого.
— Руслана они пока не нашли, — сказала Даша, — его нет в Москве.
— Тогда что же?
— Они говорят, что моя мама убила Сережу.
— Что?
— Сегодня они приехали к маме, увезли ее на машине, она вернулась только два часа назад. Ее все время допрашивал этот ублюдок, деревенский тупица Голицын! Я его собственными руками разорву.
— Погоди, Даша, я ничего не понимаю.
— А что тут понимать! Они сказали маме, что она проникла к Сереже той ночью и потребовала… потребовала, чтобы он не женился на мне! Иначе она его убьет.
Даша замолчала. Она часто дышала в трубку. Лидочка понимала, что Даша ждет ее реакции, но для Лидочки Дашин роман не был тайной, она знала обо всем от Руслана.
— Вы меня слушаете? — спросила Даша.
— Конечно, я тебя слушаю.
— Они сказали, что Сергей оставил об этом признание, письменное признание! Вы что-нибудь понимаете? Они хотели посадить маму в тюрьму!
— Но она приехала домой?
— Они даже машины ей не дали!
— Даша, успокойся, пожалуйста, успокойся. Расскажи внятно, что произошло.
— С утра они потребовали, чтобы мама приехала в Челушинскую, а мама отказалась.
— Они по телефону потребовали?
— Конечно, по телефону. А мама как раз уходила в институт. Я ничего не знала, я проснулась, мама уже на работе, я ничего не подозревала. А когда я вернулась домой, мамы не было. И тут позвонили из ее отдела — почему она не пришла, она должна была какую-то работу кончить и не пришла. Я сказала, что ничего не знаю, и сначала не стала беспокоиться, только к вечеру стала беспокоиться…
Часов в семь Даша, одолеваемая тяжелыми предчувствиями, принялась звонить знакомым, но никто не знал, где Елизавета. Даша не решилась звонить в милицию или в морг, она не допускала мысли о беде. Ей хотелось думать, что у мамы наконец-то завязался какой-нибудь роман, а может, кто-то приехал из Америки, и мама сидит в гостях, как всегда, забыв позвонить домой.
Даша утешала себя, придумывая все новые объяснения маминому исчезновению, и с каждой минутой таких оправданий оставалось все меньше… И тут мама вернулась. Зареванная, несчастная, еле живая. И, главное, она категорически отказалась рассказать Даше, что с ней произошло.
Ужинать Елизавета не стала, сидела и молчала, но Даша чувствовала такое облегчение от того, что мама нашлась, что спокойно собралась спать. Ей в пятницу вставать рано, они с подругами собрались за грибами. Даша легла спать, а мама пошла в ванную — она подолгу моется, — Даша и заснула. И вдруг ее что-то толкнуло в сердце. Она проснулась. Второй час, а мама все в ванной. И ей стало страшно. Непонятно отчего. Она постучала в ванную, чтобы узнать, не стало ли маме плохо, но никто не ответил. К счастью, дверь в ванную у них не запирается. Господи! Мама лежала без сознания в пустой ванне. Рядом на полу валялся пустой пузырек.
Даша вызвала «скорую» и побежала этажом выше, к соседке-медсестре. Соседка стала поить маму теплой водой, чтобы ее вырвало, и тут приехала «скорая». Они два часа возились с мамой. А потом еще приезжала милиция. Говорят, что милиция всегда в таких случаях приезжает, потому что подозревают, не было ли попытки отравления.
Они хотели взять маму в больницу, но не очень настаивали — у нее крепкий организм. Ей дали снотворного, примчалась мамина подруга Рита и осталась ночевать. В общем, проснись Даше позже, маму могли бы и не откачать.
Мама заснула до того, как «скорая» уехала и все ужасы кончились. Но она успела рассказать Даше и Рите, что ее сегодня допрашивали в Челушинской. Допрашивал молодой капитан, черный, коренастый, очень наглый. Он настаивал, что мама убила Сергея. Мама сначала просто смеялась, но потом он стал читать ей выдержки из какой-то рукописи, где написано, что его убила мама. Тут Лидочка потеряла нить рассказа, но Даша повторила, что у милицейского капитана есть напечатанная на машинке рукопись. Из нее он зачитывал абзацы и даже маму заставлял читать. Мама была в полном ужасе не из-за того, что там она выставлена преступницей, а потому, что Сережа осмелился опоганить все годы, которые их связывали. Почему? Что мы сделали ему плохого? Мама теперь не хочет жить, она не понимает, как она сможет людям в глаза смотреть…
Тогда Лидочка спросила Дашу, а как же, с точки зрения милиции, Елизавета могла совершить преступление? Даша объяснила, что, по их мнению, Лиза поехала ночью к Сергею, тот показал ей пистолет Руслана, Лиза стала требовать, чтобы Сергей отказался от ее дочери, потом потеряла контроль над собой и застрелила его. Но ведь мама в ту ночь была дома, она даже спать легла раньше, чем обычно. Как программа «Итоги» по четвертому каналу кончилась, они пошли спать. И проснулись вместе. Неужели вы думаете, что мама могла уйти, а Даша бы не заметила, как она ушла и как она утром вернулась? Но для следователя показания Даши не аргумент, потому что она дочь и может пойти ради матери на ложь. Это, конечно, правда, ради матери Даша пошла бы на любую ложь, но ведь этого не было!
— А теперь она спит, но ведь не исключено, что они завтра снова потащат на допросы. Точно потащат! Но поймите же, мама этого не выдержит, она умрет. Я вам слово даю, что мама умрет, я это чувствую.
— Но что я могу сделать?
— Вы должны защитить маму!
— Дашенька, ну как я могу это сделать?
— Вы поедете к этому милиционеру, вы ведь его знаете, и объясните ему, что мама не могла убить Сергея, совершенно не в состоянии.
— Чем я это докажу?
— Поймите, у мамы не бывает таких сильных чувств. Она сангвиник. Вы психологию проходили? Мама — сангвиник. У нее быстро возникающие, но слабые чувства. Все ее романы начинались за двадцать минут, а кончались через два месяца.
— За исключением…
— Это Сергей привязчивый. И мама к нему привыкла. В последние годы она его не как любовника воспринимала, а как… ну, как дядю или отчима. Он деньгами помогал, билеты доставал на поезд. Он был как мебель. Не очень любимая старая мебель, а не обойдешься.
— Откуда у вашего поколения столько цинизма? — спросила Лидочка, имея в виду Ольгину Катьку.
— Не больше, чем у вашего, — ответила Даша. — Только в вашем больше лицемерия. А за лицемерием тот же цинизм. Кстати, мы тоже умеем переживать.