Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
…Почти половину комнаты Дарии занимал большой итальянский диван с мягчайшими подушками. Сбросив ботинки, Григорий растянулся на нем и даже попытался задремать, ощущая себя как в ту первую ночь на ложе любви в подземельях Бутана… Как давно это было и как трудно оказалось отыскать Глорию своей мечты в реальном мире несчастной России!
Закрыв глаза, Григорий старался отгадать томительную загадку, почему, когда, от кого Глория произвела на свет столь непохожую на нее пышнокудрую блондинку, ненавидящую тьму и даже сумерки. Был ли тем мужчиной снежный барс, который, как понимал Григорий, на самом деле был не барсом, а инкарнацией Великого Могола Аурангзеба, смерть которого на поле битвы перенесла снежного барса в иную оболочку, оболочку того странного одноглазого певца в трамвае, который уже третью неделю преследовал Григория…»
Лидочка, оказывается, пропустила историю одноглазого певца, которая, к счастью, не имела отношения к сюжету.
«…Хлопнула дверь. Григорий не открывал глаз. В приоткрытую дверь заглянула Дария.
— Ты пришел, Григорий? — спросила она, и незачем было его спрашивать, ибо кто же, кроме астрологического отца, мог лежать на итальянском диване. — Ты будешь принимать пищу?
— Нет, — лениво ответил Григорий, вытягиваясь, словно барс, на диване. — Мне и так хорошо.
— Ну засни, — засмеялась Дария, которая понимала Григория больше всех, даже больше, чем мать, может быть, потому, что они много времени провели, касаясь друг друга (восклицательный знак), когда готовили уроки, читали книги или когда Григорий держал девочку на коленях и она незаметно росла, превращаясь во взрослую девушку легкой воздушной красоты, и совершенно непонятно было, как такая белогрудая красота могла зародиться в отсыревшей глуши бутанских подземелий.
Вот и сейчас возникла неловкость от того, что взор Дарии застиг его лежащим на диване. О, как бы не догадаться ей, что причиной тому его неизбывное стремление коснуться губами диванных атласных подушек, хранящих аромат волос Дарии, и впитать нюхом («Впитать нюхом!» — побойся Бога, Сережа!») треволнение ее духов, прижившееся в диванных подушках.
Григорий вскочил!
Дария одарила его смущенным любопытствующим взором.
— Скажи мне, Григорий, — задала она неожиданный вопрос. — Сколько было лет моей матери, когда ты встретил ее впервые шесть лет назад?
— Сколько и сегодня, немного за двадцать.
— Но меня в то время не было?
— Тебя еще не было.
— Откуда же я возникла? Кто мой отец? Есть ли я в действительности?
— Неужели Глория ни разу не открыла тебе глаза? — спросил Григорий с тайной надеждой, ибо и сам мучился этим роковым вопросом.
Движением утомленной пантеры Дария приблизилась к мужчине. Ее ресницы призывно трепетали.
Непроизвольно рука Григория поднялась и коснулась ее горячей нервной спины.
— О, не смей! Ты пробуждаешь во мне чувственность. Я становлюсь банальной самкой. («Может, найти для самохарактеристики персонажа другое слово?») Ты не представляешь, какой бедой для нас может обернуться взаимное стремление наших тел и душ!
— Я клянусь, что постараюсь держать себя в руках, — хрипло прошептал Григорий, закрывая воспаленные от желания веки и сглотнув слюну.
— Являюсь ли я для тебя новым, юным, прекрасным воплощением Глории? — спросила Дария.
— Нет, — искренне ответил рано поседевший мужчина. — Ты для меня являешься отрицанием твоей матери. Она — чернота волшебства, она — воплощение злобной мантры и ее порождения — чакры. Ты же воплощение светлого солнца.
— Я сама порой ощущаю в себе отрицание всего мира, который окружает маму и который ее породил. Те черные видения, которые материализуются в маминой комнате, те голоса, которые шепчут заклятия в утренней мгле, и тот страшный человек-слон, который выходит порой из стен и поджидает меня на лестнице и в темном подъезде, стремясь овладеть мною и увлечь меня в свои владения…
— Но человек ли он? — спросил Григорий, который уже имел несчастье видеть страшный облик («Неправильно!») человека-слона, странного существа, схожего с человеком, лицо которого заканчивалось длинным серым хоботом.
— Он — воплощение Ганеши, южноиндийского бога, мы с этими богами в дальнем родстве, — ответила Дария, поворачиваясь к столу и ставя чайник на подставку. Затем она схватила голову Григория и прижала ее к своему животу. («Носом, да?») — Ты будешь моим, — прошептала Дария, — ты будешь моим единственным и драгоценным мужчиной. Но жди, тебе придется ждать, пока я смогу изгнать человека-слона, власть которого над нашим домом велика, и мне непонятно ее происхождение.
Григорий встал, ибо так ему удобнее было обнять белокурую красавицу. Ее тугая грудь, таившая сердце, прижалась к его сердцу, и их пульсы бились в унисон. («Стиль!»)
Они стали целоваться, и все сильнее бились сердца, а желание, зародившееся в мозгу, опускалось все ниже, пока не поселилось в чреслах. («Сережа, фу!»)
— Только не сейчас, — шептала Дария. — И не здесь. Я не готова.