Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Ты эгоистка! — заявила баба Элла. — Ты думаешь только о своих удобствах. А то, что я загибаюсь в этой трущобе, тебя совершенно не волнует.
— А ты что, думаешь, я теперь всю жизнь буду твою козу доить?
— И будешь! Если у тебя есть хоть малая толика чувства долга!
— А что, я не бегаю к тебе каждый день? — взбесилась Верка. — Что, я не мокну, не мерзну, когда ты никому, кроме меня, не нужна?
— Тогда я покончу с собой, — пригрозила баба Элла. — И ты наконец вздохнешь свободно!
Тут уж вся палата и даже больные в коридоре услышали очередную стычку между Веркой и бабой Эллой. И надо сказать, что почти
— Этой Верке не позавидуешь! Сущее наказание сидеть месяц на пустой, холодной даче, да еще каждый день мыть и подкармливать старую каргу. А девочка хоть и злая, но не испорченная. Ей же в школу надо. Что она, Золушка дореволюционная, что ли?
Но и Татьяна, и все сочувствующие, особенно доктора, понимали, что изменить ничего нельзя. Мать Верки погибла или пропала без вести пять лет назад, у отца новая семья, к тому же он выпивает и мало зарабатывает — ситуация тупиковая. Если Верка не пожертвует собой ради бабки, то никто старухе не поможет.
Поэтому в больнице старались Верку подкормить, даже кое-какие вещи приносили для нее из дома, а Салима Махмудовна занималась с ней математикой. Верке разрешали из больницы звонить подруге в Москву, та говорила, что задали. Верка хотела учиться.
Но народ в больнице был небогатый, даже Ванечка.
Баба Элла не собиралась с собой кончать, это была психическая атака, но она не подействовала, потому что Верка отлично знала, что баба Элла с собой кончать не станет.
Назавтра баба Элла велела получить пенсию по доверенности и купить конфеток, недорогих, но шоколадных.
— Зубная паста кончается, не забудь другие шлепанцы, почти новые, в моей комнате под кроватью, а то стыдно перед персоналом… Ты чего не записываешь?
В первые дни Верка записывала, а потом поняла, что все равно не сумеет выполнить все бабины поручения.
— Я и так запомню.
— Врешь, — сказала баба Элла, — но я не в том состоянии, чтобы приучать тебя к дисциплине.
— Ну уж конечно.
Начался обход. Верка подождала, пока Елена Борисовна бабушку посмотрит, мало ли что.
Но ничего не понадобилось. Елена сказала, что прогресс есть, но пока медленный, — «возраст, ты же понимаешь, Верочка».
Ее Верочкой тысячу лет никто не называл. И Верка подумала — вот попроси Елена что-то для нее сделать, хоть с крыши прыгнуть, — пожалуйста!
На прощание Верка снова присела у бабиной постели и тихо спросила:
— Неужели у тебя никакого загашника нет? Ну не может быть! Не такая ты.
— Зачем это тебе?
— Затем, что уколы надо делать.
— Вот лучше напиши заявление на имя министра здравоохранения, чтобы мне как ветерану труда это средство выделили бесплатно.
Лицо у бабы стало как у маршала Жукова под Берлином. Ну, Гитлер, погоди!
Верка плюнула и пошла на улицу.
Дождь перестал, но облака не разошлись. Он вот-вот мог вернуться.
До электрички оставалось полчаса. Верка заглянула на рынок, купила огурец и помидор — решила устроить себе салатный праздник. А вот мороженое покупать не стала, хоть и очень захотелось. Человеку достаточно одного праздника, а то разбалуется.
Середина дня, народу на платформе немного.
И тут Верка увидела того мужчину, который помог ей взобраться на платформу. Ну того самого, в плаще и шляпе.
Он нес тяжелую сумку с картошкой, а к пузу прижимал большой кочан капусты. Значит, он тоже припозднившийся дачник. Может быть, свою квартиру в Москве сдает?
Мужчина увидел Верку и принялся кивать ей, как будто они были хорошо знакомы.
Верка подошла к нему.
За стеклами очков глаза мужчины казались увеличенными и растерянными.
— Вы в больнице были? — спросил он и тут же продолжил: — А я решил, почему бы мне капусты не засолить? У меня даже есть специальный широкий нож, вы не знаете, как он называется? Впрочем, это неважно. Картошка мне тоже понадобится, я совершенно не представляю, сколько мне еще придется здесь куковать. Конечно, мне хотелось бы поскорее вернуться домой, но вы же понимаете — дело прежде всего, не так ли? Приходится идти на некоторые жертвы, как сказал покойный Базаров, сапоги всмятку…
Это была катастрофа. Он говорил без умолку и не давал Верке даже слова вставить. От такого надо бежать, но бежать Верке не хотелось, потому что он был ЗА НЕЕ. Большинство людей на свете тебя не замечают. Есть ты, нет тебя — они все равно сядут чай пить. Есть такие, кому хочется, чтобы тебя не было или чтобы тебе было больно. А таких, кто ЗА ТЕБЯ, совсем немного. Елена Борисовна, школьная подруга Алена, баба Элла — хочешь не хочешь. И теперь еще этот чудак.
— Вас, кажется, Верой зовут? — продолжал чудак. — Меня можешь звать Олегом. Несмотря на разницу в возрасте. У меня отвратительное для произнесения отчество — Владиславович. Представляешь? Я сам его выговорить не могу и не выношу, когда другие его выговорить стараются. Владиславович! Почти Владикавказович. Ты на Школьной в доме пять обитаешь, правильно? Я страшно любознательный. Я хочу знать все обо всех, тебя это удивляет? И бабушка у тебя в больнице…
Вдруг облака разошлись, словно занавес на сцене, и на них упали теплые солнечные лучи.
— Славно, — сказал Олег. — Ох, как славно! А как себя бабушка чувствует? Кстати, я давно хотел с тобой познакомиться, все-таки, хочешь не хочешь, отпрыск славного рода. Правда, наследственность не всегда проявляется так прямолинейно, как утверждал старина Мендель.
Лицо у Олега было гладкое, почти без морщин, но старое. Он Верке в дедушки годился. Но зубы хорошие, белые, и глаза очень яркие. Как будто он в них накапал какое-то лекарство.
Подошла электричка.
«Странно, — думала Верка, — я его вообще раньше не видела. Он, вернее всего, недавно приехал, но уже знает про меня и бабу Эллу. А при чем тут отпрыск?»
Пока они садились — вагон был почти пустой, — Верка спросила:
— Вы давно приехали?
— Недавно. И что меня в тебе, Вера, удивляет — умение держать себя в руках. Любая обыкновенная девчонка сразу бы закудахтала: а откуда вы меня знаете, а что вы про меня знаете? Какой еще такой отпрыск? А ты из всех вопросов выбрала самый неожиданный и, я скажу тебе, самый правильный. Потому что тебе важнее узнать все обо мне. Тогда и остальные тайны найдут объяснение. Молодец! Я тебе все расскажу, что ты узнать захочешь. А может, расскажу и то, о чем тебе знать не хочется. Каждый из нас живет в своем мирке, в собственном аквариуме. А когда нам говорят: «Выходи на сухое», мы сразу начинаем волноваться: как же я без жабр обойдусь, а чем я буду снаружи дышать? Ты меня понимаешь? И что с тобой, Вера, хорошо, так это то, что тебе, надеюсь, ничего объяснять не надо.