Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Когда проходишь мимо дома, то из окон вровень с тротуаром, которые выходят из глубокого подвала, всегда доносится собачий лай.
Очень нервный и жалобный.
Для нас не секрет, что в сером доме прячется Институт мозга. Там изучают мозги разных людей, а собак держат в подвале для опытов по условным рефлексам. Включают свет, бьют их током, иногда кормят — система академика Павлова, как ее показывают в кино.
Фимка Королев говорил, что видел, как в ворота института въезжал фургон с решетками, а в нем сразу десятка два собак. Их ловят на улицах и свозят в институт для пыток. Но тут есть разные мнения. Феля Французов говорил, что главное — спасение человечества. Гитлер ставил опыты над людьми в лагерях, а мы над собаками, потому что мы гуманисты. Иногда я не знал точно, кто смеется и шутит, а кто говорит всерьез.
С этим институтом у меня было связано плохое воспоминание.
Война еще не кончилась, году в сорок четвертом, летом, я видел, как по Гагаринскому ехала крытая телега, на ней стояла большая клетка, словно для тигра. В клетке сидели, стояли, лежали, прыгали, лаяли разные собаки. Рядом с клеткой шли два человека с длинными палками, на концах палок болтались петли. Я сразу догадался, что петлями они ловили собак. Боря Солнышко сказал, что это и есть живодеры. А собак пускают на котлеты. А котлетами нас кормят в столовой. Я после этого полгода котлеты есть не мог. Мать думала, что я заболел. Мясо такое ценное, она с трудом доставала его для нас с Наташкой, по карточкам. А я расту, и мне нужно употреблять белки. А я не мог сказать, что это из-за живодеров.
Когда у Коли Журуна исчезла Жучка, мы все подумали на живодеров.
Она гуляла без поводка, убежала за кошкой и пропала.
А в соседнем переулке кто-то видел живодеров.
Лодик Якубович рассуждал так: Жучку поймали живодеры. Они потом сдают собак куда положено. И, конечно, не на котлеты, это Боря придумал. Но вот в исследовательские институты для опытов часть собак попадает. Значит, Жучка попала в Институт мозга.
Почему он нашел такую связь, ума не приложу.
Вроде бы в Москве много институтов, а к тому же Жучку, вернее всего, просто придушили, потому что бродячим собакам нечего делать в столице нашей родины.
Но Лодик твердо сказал, что Жучка наверняка упрятана в подвале на углу Сивцева Вражка и улицы Веснина.
Мы слушали Лодика и думали, что он придумал про собак, потому что так быть не может.
Полшестого мне позвонил Коля Журун и сказал:
— Давай попробуем, сходим в институт. У меня фотография есть. Мы ее там покажем, и они узнают Жучку. У нее лицо необыкновенное.
Мамы дома не было, она вечерами ходила на вторую работу, чтобы нас с Наташкой прокормить. А я понимал, что Коляну одному идти в институт страшно. Я бы на его месте тоже забоялся.
Мы договорились встретиться в шесть у его подъезда.
Сентябрь уже кончался, темнело рано, но медленно.
С утра капал мелкий дождь. Как будто там, наверху, вода кончалась.
Коля ждал меня у подъезда. Ему из Германии отец привез резиновый черный плащ, как у эсэсовца, с плечами. И фуражка у Коли была черная.
— Я думаю, что тебя там испугаются, — сказал я.
— Шутки в сторону! — ответил Журун. Ему нравилось изображать из себя эсэсовского генерала.
Мы пошли по переулку.
У меня правый ботинок немного промокал, но вода внутри согрелась, и было нормально.
Пока мы шли до института, то ничего не боялись. Фонари отражались на боках булыжников. Иногда проезжала машина, и летели брызги.
Мы остановились возле подвальных окон.
Окна были забраны решетками, а стекла замазаны изнутри известкой.
Лай доносился глухо, но Коле показалось, что он различает голос Жучки.
— Слышишь? — допрашивал он меня. — Ну как ты можешь не слышать!
Мы подошли к подъезду.
Я попробовал ручку — подъезд был закрыт.
— Там вахтер должен быть, — сказал Коля. — Надо позвонить.
Но на двери или рядом с ней не было кнопки звонка.
Я постучал в дверь, но не очень сильно.
Дверь была заперта, а за ней — никого. Я это почувствовал. Иногда я чувствую лучше других людей. Но не намного. Бывает — звонят в дверь. Наташка кричит: «Открой, мама пришла!» А я отвечаю: «Это к соседям».
Коля обернулся ко мне. Фуражка его была мокрой, и с козырька капало.
— Пошли домой? — спросил он. Словно с облегчением.
Мы пошли домой. Десять шагов прошли, до угла дома, а там были ворота. Я, проходя, толкнул их, и ворота дрогнули. Створка чуть отъехала в сторону. Образовалась щель.
Ворота были из листового железа, когда-то покрашенные в зеленый цвет, а поверх перетянуты полосами, как старинный сундук.
Я обернулся, посмотрел вдоль переулка, потом в другую сторону. Никого не было.
Я навалился животом на створку. И сразу пожалел об этом, потому что у меня был не плащ, а куртка. Вельветовая, темно-синяя. Она сразу промокла на животе. А ворота не поддавались.
— Пошли, — потянул меня Журун.
— Струсил, да? — засмеялся я. Мне было приятно его дразнить, потому что человек всегда хочет быть смелым, а если рядом есть кто-то не такой смелый, то ты становишься еще храбрее.
— А зачем? — спросил Журун.
Ворота заскрипели, будто им было больно. Щель была достаточной, чтобы пролезть внутрь.
Я не стал тратить времени.
Я протиснулся во двор, а потом сказал, обернувшись:
— Иди, здесь никого нет.
Двор был невелик. Справа была высокая стена института. Я не сразу вспомнил название, потом вспомнил — брандмауэр. В ней не было окон, только по кирпичной стене поднималась до самой крыши пожарная лестница.
Впереди тянулся одноэтажный гараж. Он был поделен на секции, но двери в них были заперты.
Слева был глухой каменный забор, а за ним возвышался соседний дом.
Я все осмотрел, потому что Журун появился не сразу.
Но все же он вошел во двор.
Теперь я стал как бы главнее. Кто первым вошел, тот и главнее. Журун признавал это.
Я пошел вдоль брандмауэра, завернул направо и вышел в тыл институту. С тыла была дверь. Черный ход.
Если он будет закрыт, придется возвращаться.