Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Он чуть было не налетел на меня, но каким-то шестым чувством понял, что я остановился, и крикнул на ходу:
— Сюда, направо, только на цыпочках. Теперь мы должны исчезнуть.
Я бежал шаг в шаг за Сергеем, и вскоре мы догнали остальных.
Лесник шепотом окликнул их, Кривой, тоже шепотом, отозвался. Мы остановились.
Мы отошли от входа в этот второстепенный штрек метров на сто, и я увидел, как в его отверстии промелькнул факел — преследователи бежали мимо по главному туннелю.
— Вы что, здесь были раньше? — спросил я лесника тихо.
— Чего я здесь не видал? — отозвался он.
— А как знали?
— Раньше обсудили, в камере. Кривой здесь бывал. А вообще-то отсюда не возвращаются.
— Знаю, — сказал я.
— Поглядел?
— Поглядел.
— Наверное, даже больше меня видел. Я-то все больше понаслышке.
Мы пошли дальше.
Я не сразу догадался, что мы вышли на склон, — ночь стала темной, луна зашла, и только по внезапной волне свежего воздуха я понял, что мы покидаем гору.
Я остановился, пока мимо проходили остальные. Поглядел на небо. И подумал, что, может быть, больше никогда не увижу этого звездного неба! Ни одного знакомого созвездия я не нашел.
Мы шли очень медленно, куда медленней, чем если бы оставались вдвоем с лесником. Мне хотелось припустить вперед — ведь впереди была еще река, потом открытая пустошь. А приходилось идти сзади плетущихся крестьян, и ничего другого не оставалось.
Нам дали передышку — ровно настолько, что мы успели спуститься с горы к реке ниже моста, примерно там, где я через нее перебирался. Но, к сожалению, нас увидели раньше, чем мы смогли затаиться в прибрежных кустах. Стрела на излете воткнулась в землю рядом со мной.
Мне казалось, что я давно, много дней, месяцев, иду по этому миру — и в сущности какая разница, параллельный он или фридмановский, заключенный в электрон. Он живой, в нем убивают, мучают и даже живут. И я в нем живу. И лесник.
В кустах произошла задержка — пленники не решались ступить в воду. Сквозь листву угадывался мост, и по нему уже бежали черные фигурки — нас могли отрезать от леса.
— Тут глубоко, — предупредил я. — За островом мельче.
— Знаю, — сказал лесник. — Многие плавать не умеют. Говорил я Кривому — к мосту надо бежать. Сбили бы караул. Ты, может, эту банку с головы стянешь? А то перевернет тебя, как корабль в бурю.
— Ее не снимешь.
Кривой, ругаясь, размахивая руками, загонял в воду крестьян. Лесник присоединился к нему. От горы уже подбегали солдаты — стрелы начали ложиться среди нас.
— Топор не бросай! — крикнул мне лесник. — Если тяжело, Кривому отдай.
— Не тяжело.
— Тогда плыви впереди. Если кто из солдат на тот берег прибежит, круши, не стесняйся.
Я прыгнул в воду, ухнул по пояс, потом по грудь. Но на этот раз мне не надо было беречь ружье и я знал, что в пяти шагах будет мелко. Когда я выбрался на берег острова, в затылок ударила стрела — я так и клюнул головой вперед. Муравьиный шлем меня на этот раз спас. Я оглянулся. На середине протоки покачивались несколько голов. Я поспешил дальше. В шлеме, с топором, я чувствовал себя увереннее. Но никто меня не встретил. Голоса стражников звучали неподалеку, им ответил крик с того берега. Где же наши?
Первым вышел Кривой, он нес в одной руке копье, другой поддерживал совершенно обессилевшего человека. Человек попытался сесть на траву, но Кривой зашипел на него, сунул в руку копье и снова побежал к воде, чтобы помочь еще одному беглецу.
К тому времени, когда на берег вышел лесник, — а он замыкал наш отряд,
— сюда перебрались человек шесть-семь.
Впереди на полпути к лесу стояла стена тумана — белого, густого, спасительного. Но тут нас настигли стражники, бежавшие по берегу.
Не знаю, убил ли я кого-нибудь, ранил ли в той короткой схватке на берегу и потом на пути к пустоши. Я махал топором, бежал, снова махал, был треск металла, крики, но люди в муравьиных шлемах, возникавшие и пропадавшие в ночи, казались фантомами, безликими, бестелесными и неуязвимыми.
Мы скрылись в глубине леса, в густом ельнике. Уже светало. На ходу я несколько раз засыпал, но продолжал идти, в дремоте различая перед собой широкую спину Кривого, даже видя короткие сбивчивые сны, действие которых происходило в лаборатории. В них я доказывал кому-то, что свободная поверхностная энергия планеты, сконцентрированная в точке искривления пространства, способна создать переходный мост между мирами, а на меня показывали пальцами и укоряли в необразованности.
Мы сидели в густом ельнике. Где-то неподалеку контрабасами гудели трубы
— муравейник переполошился. Кривой вывел нас к зарослям, оттуда лесник знал тропку домой. В деревню возвращаться было нельзя, там наверняка ждут. Кривой и его люди уходили в дальний лес, к тем своим товарищам, что не пришли вчера, когда крестьяне из соседних деревень решили напасть на гору и освободить своих. Лесник и ездил к ним, чтобы отговорить от нападения малыми силами, обреченного на поражение еще до его начала. На прощание Кривой начал просить ружье. Лесник не дал. Отговорился тем, что нет патронов. Кривой насупился.
— Я скоро вернусь, — пообещал лесник.
— Куда? Некуда тебе возвращаться. В деревне никого нет. Агаш я с собой уведу. В дальний лес.
Мы попрощались.
Я шел за лесником по узкой тропке, он отводил ветки, чтобы не стегали по лицу.
— Дай ему ружье, — ворчал лесник. — У меня одно. Сам как без него обойдусь? А они все равно стрелять не умеют. Да и патронов нет…
Лесник оправдывался перед самим собой. Я молчал.
— А возвращаться мне сюда и в самом деле не к кому. До дальнего леса три дня ходу. Я там и не бывал. А здесь все опустошенное… Неудачный для тебя выход получился.
— Мы вернемся, Сергей Иванович, — сказал я. — Подумаем, как это лучше сделать. Обязательно.
Солнце уже поднялось, в шлеме было жарко, но я его не снимал, а лесник не возражал, сказал, что, если нас увидят, лучше, если я буду в шлеме. Топор оттягивал плечо.
— Долго идти? — спросил я.
— Через час будем. Пить хочется.
— А я уже, знаете, ничего не хочу.
— Дурак, — сказал он незло. Вдруг он обернулся. Он улыбался. Как будто поднатужился, сбросил разочарование, усталость, горечь. И голос его звучал почти весело: — Молодой еще… Мне бы с Кривым уйти, в лес. Организация им нужна. Уж очень отсталые. Так ведь они никогда от горы не отделаются. Может, насовсем вернуться?