Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Вы подозревали, что такое может случиться?
Начальник службы — отставной полковник из органов. У него узкое скучное лицо, словно он до своего докопается, а вообще-то ему все равно, докопается он или нет.
— Он ждал такого момента, — сказала Лена. Мы не видели ее лица, но по хриплому голосу было понятно, что она долго плакала. — Он бы все равно это сделал. Он так мучился.
— Вы не использовали обезболивающие? — спросил полковник у доктора.
— Мы не хотели вторгаться в функции организма. Он мог еще послужить донором.
Лена заплакала.
— Ну, успокойтесь, успокойтесь, — сказал полковник. — Надеюсь, что служебное расследование установит вашу невиновность.
— Он больше не мог ждать, — всхлипнула Лена.
— И это тоже лишь рассуждения, — сказал Григорий Сергеевич. — Володя был замечательным, мужественным человеком, он нес свой крест достойно, и нечего его оплакивать.
— Даже кошку оплакивают, — возразила Лена.
— Нам придется расстаться с вами, — заявил доктор.
— Я и сама хотела подать заявление об уходе, — сказала Лена.
— Разумеется, с подпиской о неразглашении, — напомнил полковник.
— Хоть десять расписок! — крикнула Лена.
Нам было слышно, как она пробежала по кабинету, как хлопнула дверь.
— Ты куда? — спросил Василек у Рыжего Барбоса. Тот оставил дверь в коридор открытой. И всем было видно, как он перехватил Лену в коридоре у двери.
— Лен, — сказал он. — Не уходи. Ты понимаешь, что тебе нельзя уходить?
— Они меня не оставят, — ответила Лена, как будто ждала этих слов Рыжего Барбоса. — Они меня уберут.
— Из Института? — спросил Черный Барбос, который, конечно же, вылез в коридор за Рыжим.
— Вообще уберут, — сказала Лена.
Я тоже увидел ее от дверей. Лицо ее распухло, а глаза сделались красными.
— Мы тебя не отдадим! — воскликнул Рыжий Барбос.
— Молчи! Ты меня совсем погубишь. — И Лена кинулась бежать по коридору.
Я метнулся обратно к нише, мне хотелось узнать, о чем они говорят. Но речь шла не о Лене. Полковник сказал:
— Я его паспорт вам принесу, чтобы заключение о смерти написать.
— А что писать?
— Как будто не знаешь, доктор. Остановка сердца, диабет. Ну, что ты там обычно пишешь.
— Хорошо, — согласился Григорий Сергеевич, — я буду у себя.
— Ты не расстраивайся, — сказал полковник. — Новых настругаешь.
— Иди уж, — сказал доктор. — Глаза б мои тебя не видели.
— Разбегайся! — сказал я братьям.
Барбосы влетели в перевязочную и закрыли за собой дверь.
— У нас есть паспорта, — сказал я. — Вот никогда не видел.
— А что мы, не люди, что ли? — заметил Василек.
— Это Ленка сделала? — спросил Рыжий Барбос.
— Конечно, Ленка, Володичка так просил ее, — сказал Василек.
— Почему? — воскликнул я. — Раньше ведь не просил.
— Ленка узнала, что для него готовят операционную. Его глаза понадобились.
— А я не знал, — сказал я.
— А ты за своей телкой бегал, — процедил Василек. — Скоро совсем забудешь, как мы живем.
— Не завидуй, — посоветовал я. — Чему тут завидовать?
— Чему? Ты лучше знаешь. — Василек был недоволен. Хотя не знаю чем.
— А тебе кто мешал бегать? — спросил его Рыжий Барбос. Барбосы мне ближе других, может, потому что живем в одной палате.
Потом я пошел в столовую посмотреть на часы. Время двигалось слишком медленно.
Глава 10
В три я был в пустой палате.
Знаете, чем я занялся? Стал искать телеглаз. Наблюдают или нет? Я знаю, что наблюдение идет далеко не во всех палатах, потому что у Института на все не хватает денег. И куда они деваются, догадаться трудно. Слишком много вариантов.
Вроде ничего нет. Просто пустая палата.
Если бы я нашел тележучка, значит, Мария Тихоновна сговорилась с моим врачом, и тогда вся ее доброта — ловушка.
Но тележучка не было.
Или я плохо искал.
Я лег на койку, на ту же самую, и мне казалось, что на ней остался запах Дашки.
Я слышал, как по коридору изредка проходили люди. И ждал, что шаги остановятся перед дверью.
Но дверь открылась неожиданно. Оказывается, Дашка была в тапочках, подошла беззвучно.
Она надела платье.
Под мышкой она держала сверток.
— Я уж думал, что ты не придешь, — сказал я.
— Помолчи, — ответила Даша.
Она закрыла за собой дверь и кинула сверток на койку. Я приблизился к ней, но не посмел дотронуться. Она тоже смутилась.
Оттолкнула меня и подошла к окну. Окно было забрано вертикальными прутьями.
— Меня сегодня отпустили на два часа, — сообщила Даша. — С чего вдруг?
— Я вчера был у твоей Марии Тихоновны.
— Как странно. А почему она меня отпустила?
— Она не согласна с Григорием Сергеевичем.
— Она решила нам помочь?
Сегодня Даша была совсем другой. Вчера она следовала за мной, она была девочкой, пустившейся в шалость.
— Ты недовольна?
— Рискованно было идти к Марии, — сказала Даша. — Ты ведь ее не знаешь. Ее никто не знает.
— Другого выхода не было, — оправдывался я. — Куда деваться? Я же хочу тебя видеть!
— Я боюсь, — сказала Даша. — Мне кажется, что это — ловушка.
Я понимал: все это не просто ловушка. Если бы Даша могла понять, в чем ее жизненная функция, она бы поняла и позицию Марии Тихоновны. Но Григорий Сергеевич прав: нельзя сказать любимой девушке, что она — набор органов для трансплантации. Просто набор органов до востребования. Она бы не поверила и первым делом возненавидела меня.