Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Потому что жизнь прошла и кончилась неудачно. Надо было сказать Даше, каких мужей и детей подготовила ей судьба в лице очаровательной Марии Тихоновны. Но жалко человека.
А меня кто пожалеет?
За последние два дня я преодолел в себе страх перед Институтом. Меня воспитали таким робким: за пределы отделения — ни-ни! Нечего нам там смотреть. Мы — супермены, мы — герои! Паспорта? Какие еще паспорта? Мы живем в центре мира и не желаем его по пустякам покидать.
Здорово нас воспитывал Григорий Сергеевич!
Я поймал себя на том, что готов занять место скептика Лешеньки.
Значит, не так уж глубоко мы были кондиционированы, если я стал другим в считанные часы.
Теперь я уже не боялся.
Я не спеша шел по коридору. Не таясь, заглянул в палату к маршалу.
Рядом с ним у приборов дежурила молоденькая, незнакомая мне сестра.
— Как его фамилия? — спросил я, будто мне положено было задавать такие вопросы.
— Господин Муслимов, — пискнула сестра. — Акбар Махмудович.
— Правильно, — сказал я. — Коммерческий пациент?
В палате было полутемно, чтобы свет не мешал реципиенту.
— Я не знаю, — сказала сестра. — Спросите у завотделением.
— Спасибо, — кивнул я.
И сразу исчез, чтобы не отпечататься в ее памяти. Впрочем, это уже не так важно.
В следующей операционной горел яркий свет.
Дверь приоткрылась, и, когда оттуда выходила хирургическая сестра, я увидел в щель самого Костандиева — ведущего хирурга. «Он — господь бог трансплантации, — сказал как-то про него Григорий Сергеевич. — Он берется только за сложнейшие операции.
Что случилось?
Неужели «Наутилусу» суждено лишиться еще одного матроса? Кто из нас? Почему мне не сказали?
Я поспешил в отделение.
Только не я!
Я испугался?
Да, я испугался. До сегодняшнего дня мне было все равно — умереть или жить. Лучше погибнуть настоящим самураем. А теперь я хочу жить?
Я очень хочу жить.
Я буквально ворвался в наше отделение.
На табуретке возле кладовки сидела, скорчившись, санитарка Оксана. Она тихо плакала, и ее узкие плечи крупно дрожали. Я даже не сразу ее узнал.
— Ты что? — спросил я.
— Иди, дурачок, иди, — ответила она не сразу.
Что еще случилось?!
Должно было что-то случиться. Мой мир начал рушиться, а я ехал верхом на лавине и знал, что в любой момент она накроет меня с головой.
— Ленку жалко!
— Кого?
— Ленку нашу.
— Что случилось?
— Под машину попала.
— Когда?
— А как «бегунок» оформила, вышла, и тут же на улице, перед больницей… И сбежал, гаденыш. Даже номера никто не запомнил! Ну кто на такой скорости по центру ездит? Их же вешать надо!
Только что, утром, она говорила с доктором. Ее уволили.
И сразу погибла?
И никому ничего о нас не расскажет?
Я хотел, чтобы она рассказала?
Да, оказывается, я этого хотел. В глубине души я надеялся, что Лена не станет молчать. Ведь если она сделала Володичке укол, она уже решилась.
Ребята собрались в нашей спальне.
Десять человек.
Нас осталось всего десять… Десять негритят резвились на просторе. Один из них утоп, ему купили гроб…
— Ты про Ленку слышал? — спросил Рыжий Барбос.
— Оксана сказала. Для кого готовят операционную?
— Готовят? — Я их удивил. Они об этом не слыхали. Василек сказал:
— А ты, Иванушка, сходи к своему доктору. Ты же с ним дружишь! Он тебе и скажет: нужна нам головка Рыжего Барбоса.
— Помолчи! — рассердился Барбос.
— Я не дружу с доктором, — отрезал я. — Я ваш брат.
— А я уж начал сомневаться, — сказал Василек.
— Не лезь к Ваньке, — сказал Черный Барбос. — Будем между собой кусаться, им легче будет нас сожрать. Они же бессовестные.
Кто-то должен был первым сказать такое слово. Слово упало как камень. Но не разбилось. Только пол прогнулся.
— Они Ленку убили, — сказал Костик.
— Может, случайность, — засомневался Барбос. — Она отвыкла ходить по улице. Все-таки год на казарменном положении.
— А они разве не выходят? — спросил Василек.
— Мне кажется, что только доктора могут выходить. Но точно не знаю.
Мне хотелось повеситься. Сначала Дашка с ее глупой свадьбой, потом Лена, да к тому же собственные братья относятся к тебе как к врагу.
— Для кого же готовят операционную? — подумал вслух Василек. — Может, ты, Иван, сходишь спросишь?
— Ну почему я?
— Не обсуждается, — заявил Костик.
Я пошел в ординаторскую. А почему я должен стесняться? Речь идет о нашей жизни.
До ординаторской я не дошел, потому что в коридоре сразу встретил доктора Блоха.
Он брел, глядя под ноги. И чуть пошатывался.
— Простите, — сказал я. — Для кого готовят операционную? Он не ожидал услышать мой голос и не увидел сразу. Его шатнуло, и он оперся ладонью о стену.
— Операционную? Мне не доложились. Но думаю, что не для нас. Спроси Ленку.
— Что вы говорите! — испугался я. — Лена же погибла. Оказывается, он об этом не знал.
— Ладно, — сказал он, — шуточки. — И бессмысленно улыбнулся.
— Лену убили, — сказал я.
— Лену убить нельзя. Убивать плохо. Не мели чепуху.
— А нас убивать можно? — спросил я.
— Кого вас? — Доктор отпустил стену, но, видно, она стала валиться на него, потому что он пошатнулся и повис на мне. От доктора пахло плохими мужскими духами. Ботинки были не чищены. Раньше я не обращал на это внимания, я вообще на Блоха обращал внимание только в отсутствие кумира.