Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Дурак ты, Ким, — сказала я.
— Я на тачке приехал, — сказал он. — Дружок ждет. Мы славно живем. Делаем дело и уходим. Москва большая.
— Ну чего ты выступаешь? — сказала я. — Меня ты не удивишь.
— Ты не поверила? Смотри.
Ким засунул руку в верхний карман куртки и вытащил оттуда горсть каких-то ювелирных бранзулеток.
— Хочешь? — сказал он. — Все твое!
— А зачем? Кому это теперь нужно?
— Находятся чудаки. Даже не представляешь сколько. Меня тут поцарапало — перестрелка случилась с патрулем.
Мне было с ним очень скучно, словно он — мальчик на сеансе про американских гангстеров, а я — взрослая зрительница.
Он поднялся, и я спокойно смотрела на него.
Ким поигрывал пистолетом.
— Пошли, — сказал он. — Я в самом деле про тебя думал. Все время. Я тебе все достану — все, что ты хочешь. И шмотки, и жратву. Ты будешь моей королевой, честное слово. Меня в организации уважают. Я двух милиционеров пришил, честное слово. У нас знаешь сколько баб — а я к тебе.
— Ты еще маленький, — сказала я.
Он поднял пистолет и прицелился в меня.
— Олька, — сказал он, будто играл роль, — у тебя нет выбора. Ты моя.
— Уходи, — сказала я. — Мне собираться надо, я к маме в больницу переезжаю.
Он пошел ко мне, не выпуская пистолета, а я стала отступать, мне все еще не было страшно.
Вдруг он отбросил пистолет и схватил меня.
— Я докажу! — повторил он. — Я сейчас докажу.
Он стал валить меня на диван. Он разодрал мне на груди платье и оцарапал шею. Если бы я тогда испугалась, я бы, конечно, погибла — он бы сделал все, что хотел. Но я не боялась, и мне было скучно и противно, словно я смотрю со стороны. Я думала: как сделать ему больно? Простите, но я укусила его в нос. Это как-то неприлично звучит. А он закричал, и я поняла, что правильно сделала. Я побежала к открытой двери на улицу, хотя знала, что там его дружок.
Я выскочила на улицу. Там в самом деле стояла «Волга», за рулем сидел парень, но он не смотрел в мою сторону. Я не могла звать на помощь — была такая буря! А услышат — кто посмеет выйти?
Ким выскочил с опозданием и не видел, куда я побежала, но к тому времени его дружок опомнился и показал.
Я обернулась и увидела, как Ким прыгнул в машину. «Волга» рванула с места.
Я забежала за угол и чуть не попала под «газик».
Это был зеленый «газик» с красной звездой на боку. Я отскочила к стене и увидела напряженное лицо солдата за рулем. Тут же «газик» затормозил — чуть не столкнулся с «Волгой». Ким открыл дверь и начал стрелять по «газику». Оттуда выскакивали люди. Они тоже стреляли. Один из солдат упал, головой в лужу. Был грохот и крики, а мне казалось, что это ко мне не относится. Потом все кончилось. Я видела, как солдаты заносили своего в «газик», а Кима и его дружка положили в «Волгу». Туда сел солдат, и «Волга» уехала. Офицер из «газика» в мокром плаще подошел ко мне и спросил:
— Других не было?
— Нет, — сказала я.
— Ты иди домой, — сказал офицер. — Иди, тебе здесь нечего делать.
Лил дождь, а лужа, в которой раньше лежал солдат, была красной.
Я пошла домой, но не дошла, а остановилась возле Огонька. Мне не было жалко Кима, потому что это был чужой Ким.
— Вот видишь, к чему это приводит, — сказала я Огоньку.
Я была совсем мокрой, в рваном платье. И тут я увидела, что за то время, как я не встречалась с Огоньком, у него появился младший братишка. Я смотрела на железный столбик. Мой старый Огонек еще больше подрос, край его залез за столбик, а малыш был совсем маленький, как мухоморенок рядом с мухомором.
Идти в таком виде к маме в больницу — только пугать ее. Я вернулась домой и почти сразу заснула — такая у меня была реакция.
Ночью я просыпалась от страха. Я задним числом перетрусила. Мне казалось, что кто-то пробрался в дом и сейчас он со мной что-то сделает, а может, убьет, но я не могла отогнать сон настолько, чтобы проверить, заперта ли дверь.
Я проснулась поздно. Было тихо. И я целую минуту лежала совсем спокойно, в хорошем настроении и думала: почему не надо идти в школу? Потом минута прошла, и я все вспомнила. Я попыталась включить телевизор, но он не работал. Было полутемно, хотя часы показывали девять часов. Я выглянула в окно — над улицей нависла почти черная туча — вот-вот выплеснется. Я стала быстро собираться. Кожаная кепка Кима лежала на полу. Я выкинула ее в мусорное ведро. Потом собрала свою сумку — только самые нужные вещи, словно собиралась на экскурсию. Я решила, что отнесу вещи, а потом схожу к Сесе. Обязательно. Ведь я не боюсь заразиться?
Но в больницу я не пошла. Я подумала, что, пока я буду ходить в больницу, Сесе может умереть. Я оделась потеплее, перерыла всю кухню, пока нашла полпачки сахара, — даже странно, что не видала ее раньше. Больше мне нечего отнести Сесе.
Я поспешила к Сесе, пока не началась новая буря. Воздух был тяжелый, и я сразу запыхалась, пришлось перейти на шаг. Сесе жил в трех кварталах, рядом со школой, у него свой маленький дом — это дом его отца, который когда-то был директором нашей школы, но умер.
У дома я встретила Шуру Окуневу, старшую сестру Даши. Она спросила, не видела ли я ее Петьку. Петька убежал на улицу, а она волнуется. Я сказала, что не видела. И спросила: Сесе дома? Это был глупый вопрос.
— Ты что, не знаешь? — спросила Шура. — У него же орор, может, он помер.
— А ты к нему не ходила?
— Ты что! У меня ребенок. Мне бы его сохранить.
— Я к нему пойду.
— Олька, — сказала Шура убежденно. — Нельзя. Он все равно что умер. А это верное заражение, ты у любого спроси — сегодня орор хуже чумы.
— Я пойду.
— Тогда больше ко мне не подходи и вообще к людям не подходи! — закричала Шура.
Я понимала, что она психует: в такие дни иметь ребенка — это вдвое хуже.
Шурка побежала дальше, крича своего Петьку, а я пошла к Сесе.
Дверь к нему была открыта.
Я спросила, есть ли кто дома.
Сесе не ответил, и я вошла.
Он был совсем плохой. Страшно худой — скелет, а на лице и на руках красные пятна. Руки покорно лежат на одеяле, и сам он покорный.
Он увидел меня — глаза расширились.
— Здравствуйте, — сказала я, — я пришла, может, надо что?
— Не подходи, Николаева, — сказал он. — Нельзя.
— Ничего, — сказала я, но осталась стоять у двери. Я даже не подозревала, что человек может так измениться. Я понимала, что он скоро умрет.
На столике стоял пустой стакан.
— Вы пить хотите? — спросила я, чтобы не стоять просто так.
— Не надо.
Я прошла к кровати, взяла стакан и пошла на кухню. На кухне было запустение, но кто-то здесь недавно был. Значит, кто-то ходит. А я боялась.