Весь в папу!
Шрифт:
Он вздохнул:
— Не знаю… У меня создалось впечатление, что он просто хотел, чтобы его поймали.
— Он признался?
— Сразу, — кивнул Мельников. — И в убийстве Ксении тоже. И тут-то я понял, что он запуган. Его заставили взять на себя убийство Ксении, понимаешь?
Он вскочил и нервно заходил по комнате.
— Она вышла из школы вместе с подружкой. Ей нужно было в художественную студию. Но до занятий было время, и девочки решили пойти в кафе. В этот момент из-за угла показывается черный «мерс». Ксения меняется в
Я боялась его прервать. Но отчетливо видела эту картину: девочку, бегущую вдоль улицы. Машину, неотступно преследующую ее, как рок. Как смерть…
— Машина принадлежала Алексанову, — закончил тихо Мельников.
Последняя фраза Мельникова заставила меня поднять на него глаза. Алексанов…
— То есть… У него же алиби?
— Какая ты догадливая, — улыбнулся Мельников. — У старшего Алексанова тоже оказалось чудесное алиби!
— А при чем тут старший?
— «Мерс» принадлежал старшему Алексанову, — хмуро объяснил Мельников, — я попытался взять его за жабры… Но ничего не вышло. Оказывается, во время убийства Ксении наш друг Алексанов был на совещании в Москве! Его там все видели. Абсолютно все… Меня вообще попросили не заниматься глупостями. Такого человека — и подозревать в насилии и убийстве!
— Постой, а машину они как объяснили? — удивилась я. — Она сама ездила по Тарасову? Без шофера?
— Нет, — покачал он головой, — догадайся с трех раз…
— Ее угнали? Да?
Он кивнул:
— Конечно… Ее угнали, и даже поступало заявление об угоне. То, что заявление об угоне поступило не сразу, объяснили все тем же алексановским отсутствием… Не знал, бедняга, что у него машину крали… Машину, кстати, вернули. Поставили на место. Рядом с той стоянкой, на которую обычно ее ставит хозяин…
— И, конечно, сторож в этот момент был чем-то занят и не видел, кто ее пригнал?
— Конечно, — улыбнулся Мельников, — ты догадливая девочка, Танечка… Это называется — покупка мест в амфитеатре. Знаешь, что перед тобой разыграли спектакль, а доказательств у тебя нет…
Я понимала, о чем говорит Мельников. Одна из причин того, что я не захотела работать в прокуратуре, уйдя на вольные хлеба частного сыщика, заключалась именно в безнаказанности некоторых личностей. Закон существовал не для них. Даже если их действия были противозаконны… Сейчас я была свободной. И если некоторые мои действия считают безнравственными, я оправдываю их тем, что они бывают эффективны. А нравственным можно быть только с нормальным контингентом… Я уже давно перестала относиться ко всем людям подряд, как к божьим творениям. Вряд ли таковым можно называть убийцу девочек. Пусть заблудших. Но, согласитесь, несчастных…
— Кстати, в какое время суток велись съемки? — поинтересовался Мельников.
— Ночью… — сказала я. — А что?
— Ночью… — протянул Андрей задумчиво. — Ты снимала на обычную видеокамеру что-нибудь ночью?
— Нет, — честно призналась я. — Для ночных съемок у меня есть профессиональная камера. Мне достали ее на телевидении…
Я подпрыгнула. Телевидение…
— Догадалась? — спросил довольный Мельников.
Я кивнула.
— Так, значит, мой шантажист обыкновенный папарацци, — сказала я.
— Возможно, — кивнул Мельников, — но «Октябрину» проверить надо. Кстати, об «Октябрине»… Ты знаешь, кому она принадлежит?
Я этого пока не знала.
— Ее владелец Брызгалов.
Он был доволен произведенным эффектом. «Ни фига себе, — простонала я, — вот это погремушки…»
Брызгалов. Ха-ха. Самый крутой из «пап». Самый подлый. Самый богатый.
Мне захотелось выругаться.
— Отношения Брызгалова с твоим Алексановым тебе освещать не надо? Они друзья. И Брызгалов субсидирует все начинания Алексанова, связанные с его игрой в большого политика.
Это я знала. Да и в том, что Алексанов находил себе подруг в заведении, находящемся под патронажем его покровителя и друга, тоже не было ничего удивительного.
— Таня, — сказал Мельников, — можно попросить тебя об одной вещи?
Я кивнула:
— Все, что ты захочешь…
Он серьезно посмотрел на меня и тихо попросил:
— Пожалуйста, Тань, будь осторожна!
Хорошо. Я попробую. Взглянув на часы, я простонала. Вечер уменьшал мои возможности застать Перфилова. И все же… Может быть, он еще на месте… Надеясь на удачу, я рванула на телевидение.
Сашка закончил рассказ и первый раз поднял глаза на Катю. Она сидела выпрямившись и смотрела в окно. В ее глазах застыл страх.
— Катя?! — Он попробовал дотронуться до ее руки. Она дернулась от его прикосновения, как от электрического тока.
— Я устала, — сказала она обреченно, — я очень от тебя устала. Я не хочу быть богатой и мертвой. Я хочу быть живой, понимаешь?
Она посмотрела на него. Он кивнул головой:
— Я тебя понимаю, Катечка…
— Нет, — закричала она и швырнула на стол салфетку, — ничего ты не понимаешь!
Она выскочила из-за стола и надела куртку. Он понял, что остановить ее он не сможет. Дверь хлопнула.
Он остался один.
Олег Перфилов, заведующий отделом информации местного телевидения, поднимался по лестнице из телевизионного буфета, вспоминая время, когда в оном буфете продавали «Токайское» и можно было жить легко и привольно, потягивая благословенный напиток. Тогда Олег был всего лишь репортером, и жизнь сверкала яркими красками. Сейчас все стало иначе. Рост карьеры прибавил не только зарплату, но и хлопоты. А буфет обнищал вместе с телевидением.