Вещие сны тихого психа
Шрифт:
Хобот, словно живой, выпрямился, уперся в вершину и стал методично, кругами, очищать пирамиду от облепивших ее муравьев. И когда, казалось, все до единого были подняты и унесены ввысь, вокруг вершины пирамиды полыхнула молния - кольцевая! И ножка смерча, сжавшись у основания, взмыла вверх и скрылась в черной, зловещей утробе вращающейся тучи. Еще через мгновение над пирамидой вырос темно-фиолетовый гриб. Его грязно-белая светящаяся изнутри шапка стала расплываться, края ее свернулись жгутом, рваные молнии змейками просквозили внутри нее, зажгли весь гриб, и он, зловеще сияющий темным фиолетом, ринулся вверх и скрылся, как ракета, оставив в грозовом небе яркий след...
Я пересказал этот странный сон Гале. Мы шли вдоль берега Байкала, уже утихшего, гладкого, сверкающего бликами под восходящим солнцем. Отчетливо видны были горы на восточном берегу, но контуры Святого Носа еще были скрыты пластами тумана. Метрах в ста от берега, с надувной
– Не вещий ли это сон?
– сказала Галя, кивнув на скалу, где упорно трудились наши муравьи.
– Давно заметила, что ты большой специалист по вещим снам.
– Возможно. Хотя Папа считает, что взрыва не будет... Нет, ты мне скажи про тех, которые во сне, что это было? Коллективное самоубийство, наподобие религиозных сект? Древний обряд? Своего рода язычество? Или...?
– Хочешь сказать, не от муравьев ли пришло к людям язычество?
– Люди - полная копия муравьев, это знает даже товарищ Баржуков! Самодержавие, разделение на классы и касты. Борьба за власть, обряды и тэ дэ и тэ пэ. Важнее другое: "...И муравья покой тогда покинул, все показалось будничным ему, и муравей создал себе богиню по образу и духу своему"! То есть я - тебя!
– Но, но!
– Галя шутливо ткнула меня под ребро.
– Не из этого ли ребра?
– Помилуй! "И в день седьмой, в какое-то мгновенье, она возникла из ночных огней", так что, пардон, не пересчитывай мои ребра. Я боюсь щекотки! Лучше послушай, пока я добрый, поучительную историю про двух братьев, живших во-он там.
– Я вытянул руку в сторону далекого, в синей дымке, противоположного берега Байкала.
– Хочешь, расскажу?
– Давай, давай! Вижу, тебя давно точит жажда просветить меня. Жаль, не захватила тетрадь для конспектирования.
Так, впервые, я стал рассказывать ей про братьев Кюхельбекеров. Мы как раз завернули за уступ, торчавший из прибрежного песка, как "чертов палец". Перед нами изящной дугой тянулся белый, искрящийся на солнце пляж. Прозрачная волна лениво вкатывалась на россыпи мелкой гальки и тихо откатывалась обратно. Поверху, над лагуной росли сосны вперемежку с кедрачом. Белые песчаные осыпи оголяли скрепленные корнями деревьев мохнатые карнизы, от которых свисали черные плети, а дерн с краю был разлохмачен ветрами и промыт дождями до сверкающей желтизны. Было тепло, даже жарко, тихо, безветренно.
Сбросив кеды, мы медленно брели по горячему песку, я все рассказывал про Кюхельбекеров. И вдруг мы остановились. Галя прикрыла ладошкой мой рот. Мы так близко стояли друг возле друга, глядели друг другу в глаза, и я забыл, о чем только что говорил. Галя улыбалась с чуть заметной иронией. Впрочем, никакой иронии, это был мираж, просто Галя, как и я, волновалась. Хотя было жарко, лицо ее побледнело, стало матовым. Глаза ее, обычно голубовато-серые, как-то странно потемнели, сделались неподвижными, чуть косящими. Они надвигались на меня, а я стоял, как тот уступ, похожий на "чертов палец", и не мог поднять отяжелевшие руки...
Она уткнулась мне в грудь, и мы обнялись. Господи! Мы были одни, на берегу Байкала, среди сказочной красоты, пустынный пляж, между нами давно уже тлело нечто, что невозможно передать словами. Нас тянуло друг к другу, эту силу не понять, не измерить, и названия ей точного нет, но она могуча, эта сила, и мы, земляне, не можем противостоять ей. Опять я философствую!
Да, это утро, этот чистый белый пляж, смиренный Байкал, раскинувшийся перед нами мир и мы сами были готовы к тому, что должно было сейчас произойти. Я медленно, поначалу неуверенно, расстегнул пуговицы на ее куртке, руки проникли внутрь, к теплу ее тела, она прижала их там, в глубине, к своей груди... Потом, лежа на горячем песке, обнаженные, открытые друг другу, снова нашедшие друг друга, мы были счастливы...
Слои времени в нашей памяти имеют свойство скользить. Поэтому в моих записках возможна путаница. Так что не обессудьте. Если смотреть на нас из "Вечного Далека", то все мы оказываемся одной мерцающей точкой...
Генерал Баржуков говорил, что меня подобрали "на улице". И это правда.
Я, молодой специалист-физик, ехал электричкой с дачи в Москву на работу, к "трем вокзалам", в некий закрытый институт, где проектировал защитное оборудование для работы с материалами очень высокой радиации из ядерных реакторов, так называемые "горячие линии". И, между прочим, проектировали мы эти "линии" для наших "братьев-китайцев"! Вместе с китайскими друзьями, молодыми инженерами, присланными к нам на обучение. У самих еще толком не было, а им делали! Это были трудяги,
Но я опять отвлекся. Итак, теплое летнее утро, я в электричке еду в Москву, читаю "Один день Ивана Денисовича" в журнале "Новый мир". Читаю, восхищаюсь смелостью, талантом автора, но в душе скребут кошки: неужели все это правда?! Не дикий ли это вымысел какого-нибудь тихого психа?! Но - "Новый мир", это же гарантия!
Напротив меня - девушка, точнее, молодая женщина: веселые, искристые глаза, гладкие, собранные к затылку в пучок черные волосы, приятное смуглое лицо, пестрая, в голубеньких цветочках кофточка с короткими рукавчиками. Тоже читает. Лицо знакомое. Напрягаюсь - кто, где, когда? Соседка по дачному кооперативу! Встречались в магазине, не раз видел в черной "Волге", на заднем сиденье, а впереди, рядом с шофером, должно быть, ее отец - очень похожи. Нередко приезжали вдвоем с каким-то рыжим высоким парнем, он подхватывал ее на руки и уносил в дом. Муж? Любовник? Я не знал...
Ну, едем и едем, читаем - каждый свое. Приехали. Вышли из вагона, я галантно пропустил ее перед собой, она улыбнулась, мельком глянула, что за журнал у меня в руках, одобряюще кивнула и пошла - не очень торопясь, возможно, думая, что я нагоню и мы познакомимся. Она шла - упругая, сильная, гармоничная с головы до ног, как гимнастка, а я, застыв, провожал ее глазами, надеясь, что она вот-вот обернется, и тогда я кинулся бы вслед за ней. Но вдруг из вагона, возле которого я торчал столбом, вывалилось целое семейство каких-то южных людей, то ли с Кавказа, то ли из Средней Азии. Куча детей, кучи сумок, чемоданов, сетки с дынями - значит, все-таки Азия! Женщина хватает меня за руку и на цыганский манер умоляет помочь дотащить вещи до стоянки такси. Естественно, я соглашаюсь. Беру пару сумок, которые она сама мне впихнула, и вместе со всей оравой иду по направлению к стоянке. Девушка, шедшая впереди, наконец-то оглядывается, с понимающей улыбкой разводит руками, дескать, ничего не поделаешь, надо. И прощально машет мне рукой. Я стараюсь улыбнуться ей, пошире раскрыв рот. И тут происходит что-то странное: откуда ни возьмись, меня и женщину с детьми окружают милиционеры, приказывают остановиться. Женщина поднимает хай на непонятном языке, но милиционеры действуют хладнокровно: отсекают меня с двумя сумками от орущих благим матом детей, защелкивают на моих запястьях наручники и - по одному с каждой стороны - куда-то ведут. Я вытягиваю шею, пытаюсь разглядеть в идущей впереди толпе ту девушку, надеясь, что она снова обернется, увидит меня, схваченного милицией, и как-то поможет ведь мы соседи по дачному кооперативу, возможно, она даже знает меня и моих родителей! Увы, меня отводят в караульное помещение. Женщину с детьми уводят куда-то в другое место, куда - не знаю до сих пор!