Вещие сны тихого психа
Шрифт:
В караулке меня пристегивают к стальному прутку решетки, за которой прямо на каменном полу спит или просто лежит какой-то человек - замызганная тюбетейка отвалилась в сторону. Лицо у человека черное, словно вымазано смолой. Пока я разглядываю человека в камере, у меня выворачивают карманы, внимательно разглядывают документы - пропуск, проездной, справки об уплате взносов за дачный кооператив, записную книжку, куда я заношу новые идеи. Потом распаковывают сумки и со дна извлекают какие-то пакетики, мешочки, трубочки, набитые неизвестным мне веществом. Старший лейтенант, белокурый амбал, не скрывая злорадства, торопливо заносит все в протокол, протягивает мне листы на картонной подкладке, чтобы я подписал. Я пытаюсь объяснить ситуацию: рассказываю все от начала до конца. "Будешь подписывать?" - спокойно спрашивает лейтенант. "Нет, - говорю, - не буду". Лейтенант делает знак стоящим у дверей двум дюжим милиционерам, те подходят, он цедит сквозь зубы: "Досочку ему, разика три..." Милиционеры отстегивают меня от решетки и отводят в пустую камеру с зарешеченным окном. Поднимают с полу доску, примерно сороковку, длиной как раз с меня,
Из тумана постепенно появляется чье-то лицо, кажется, женское. Мама? Нет. У мамы седина, лицо крупнее, в морщинах, а это - тонкое, чистое, кто же это? Ага, меня отстегивают от доски. Значит, вспомнил про доску! Дальше уже проще... Надо мной склоняется девушка - та самая, соседка по даче! Какие у нее сильные добрые руки! Кто-то освобождает меня от этих жутких ремней, я разваливаюсь на доске. Меня поднимают и ведут куда-то. Ноги не слушаются, заплетаются, я то и дело валюсь вбок, пытаюсь рухнуть лицом вниз, но меня держат сильные надежные руки... Усаживают в машину, кажется, в черную "Волгу", голова откидывается на сиденье. Значит, я ошибся: девушка увидела, как меня сцапали милиционеры... Какая она молодец! И - какая, оказывается, красивая! Глаза закрывались сами собой - от усталости, и я вырубился...
Нет, это не начало нашего романа, увы, она была замужем, и, как мне казалось, прочно. Муж ее, Валентин, тоже работал у Папы. Детей у них не было, да это и понятно: работа на переднем крае оборонки, день и ночь на благо родины, отпуска урывками, правда, в самых изысканных санаториях: Сочи-Хоста, Пицунда, Коктебель, но вечная напряженка, не до детей! Лишь позднее я узнал, в чем было дело: Галя не захотела иметь ребенка от Валентина, сделала аборт, долго болела и, по заключению врачей, вряд ли сможет иметь ребенка в будущем. А почему не захотела именно от Валентина - разговор особый...
Они в те годы делали "великие" дела: готовили "живой материал" для Семипалатинского полигона, продолжали изыскания по теме "Защита", отбирали обезьян, собачек, мушек разных для космоса. Ну, и "человеческий фактор" тоже был им не чужд...
Я был благодарен Гале за спасение из милицейского плена - если бы не Галя и, конечно, ее Папа, мне с гарантией светило бы лет пятнадцать за соучастие в распространении наркотиков. Вот он, Господин Случай, который обернулся, с одной стороны, счастьем встречи с моей Галинкой, а с другой - моим переходом на работу к Папе, точнее, к Гале... Ладно, об этом потом, сейчас не время!..)
Сейчас самое время потолковать с доктором Герштейном, уж он-то наверняка знает, что там, в моей черепушке. Пока он возится возле Франца, успею добавить: перешел к Папе еще и из желания окунуться, так сказать, в самую гущу важных для Государства дел, покрутиться там, куда всем прочим смертным вход строго запрещен. Дурацкая романтика почти тридцатилетнего идиота, который всю свою предыдущую жизнь строил исходя из этих самых государственных интересов... Ну, все, Герштейн двинулся ко мне.
Доктор поздоровался со мной за руку - здесь, в Германии, все врачи здороваются со своими пациентами за руку и обращаются только на "вы".
– Могу вас порадовать, - сказал он, усаживаясь рядом со мной на краешек кровати, - патологии не обнаружено...
Я насторожился: в его тоне так и слышалось непроизнесенное "но".
– Но?
– спросил я.
– Есть "но"?
– Да, есть. Но выявлены функциональные расстройства...
– И поэтому такие адские головные боли?
– У вас когда-то было сотрясение головного мозга, причем трижды. Когда это было, не припомните?
"Досочка", вспомнил я и рассказал ему эту историю с двумя сумками и допросом в милиции. А еще - избиение в подъезде, история совсем свежая, о ней я умолчал. Герштейн глядел застывшим взглядом в пол, но вдруг встрепенулся, как нахохлившаяся ворона, и каким-то вялым, усталым
– При Гитлере и Сталине фашизм был явным, открытым, наглым, теперь ненависть завуалирована, размазана по огромному числу людей. Вот что страшно! Объектом ненависти может стать не только традиционный еврей, но вообще любой человек, независимо от национальности. Властям нужны "враги" - это элементарно. Друг и враг, как говорится, две опоры власти.
Он мягко похлопал меня по руке.
– Не забивайте голову, все равно ничего не изменить. Лучше скажите, что это вы сегодня такой унылый? Голова не болит? Хотите, вкачу укольчик на ночь?
– Нет, нет, спасибо, доктор, попробую заснуть так, хотя, признаться честно, настроение действительно пакостное. Сосед по дому, казахстанский немец, хороший мужик, вынимает почту, принес сегодня письмо от жены... Умер тесть. В Москве. Точнее, под Москвой...
– А что с ним? Инфаркт?
– Нет, инфаркт был несколько лет назад. Тогда обошлось. Лечили его в Кремлевке, заменили клапан, и Папа - это его открытое имя - снова, как молодой, помчался в свою лабораторию. "Папа" - это по типу: "АДС" - Сахаров, "Борода" - Курчатов, "ЮБ" - Харитон, "ЯБ" - Зельдович и так далее. На прошлой неделе вдруг позвонила Ольга Викторовна, вторая жена Папы, и попросила Галю срочно приехать - Папа хочет ее видеть. Галя поехала прямо в аэропорт, купила там билет и в тот же день вылетела. Я - здесь, естественно, волнуюсь, как там. Наконец сосед приносит письмо от Гали: Папе было плохо, но уже лучше, проходит курс, скоро закончат, и она приедет. И вдруг - это письмо: Папы нет! Уму непостижимо! Не могу поверить! Такой мощный, сильный, увлеченный, азартный, красивый, умница и - нет?
– Так что случилось? Повторный инфаркт?
– Нет, в том-то и дело...
– А что?
– Извините, доктор, я давал подписку о неразглашении...
Герштейн с печальной иронией взглянул на меня. Мне стало неловко.
– Извините, доктор, конечно, глупо с моей стороны, но эти стереотипы... Папа, мой тесть. Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и трех Госпремий, был, да, теперь уже был, совершенно закрытой фигурой советского ВПК. Жена его, Софья Марковна, интеллигентная, добрейшей души женщина, умерла при странных обстоятельствах, но об этом потом. Через год Папа женился на Ольге Викторовне, терапевте, которая "вела" все наше семейство во главе с Папой. По возрасту она где-то посередине между покойной Софьей Марковной и Галей. Вначале все было хорошо, даже очень. Мы жили все вместе в огромной пятикомнатной квартире в доме "сталинского" типа на улице Горького. Но потом у Гали с Ольгой Викторовной что-то не заладилось. Не буду морочить вам голову всеми этими подробностями. Короче, Папа вдруг принимает кардинальное решение: эту квартиру сдает, взамен получает от мэрии трехкомнатную для себя и Ольги Викторовны и двухкомнатную для нас, бездетных. Обе квартиры роскошные, в самом центре Москвы, с видом на Кремль! Все были довольны, конфликты забыты, все в работе, Папа счастлив с молодой женой... Тематика, которой он занимался... извините, опять эта подписка - как кость в горле...
– Слушайте сюда, - перебил Герштейн.
– В начале службы я был направлен на Северный флот и пять лет отплавал судовым врачом на АПЛ. Знаете, что это такое? Атомная подводная лодка! Вот вам и хитрости советской национальной политики: на руководящие посты - шлагбаумы, а где опасности - пожалуйста, у нас все нации равны. Ну, это так, к слову. Так вот, я попал в соединение, которое несло боевое дежурство у берегов Кубы. Месяцами лежали на дне с готовыми к пуску ракетами с ядерными боеголовками! И именно там, на АПЛ, я впервые всерьез столкнулся с проблемами психиатрии. Ребята, на вид атлеты, боксеры, штангисты, сходили с катушек из-за психического перенапряжения. Начинались такие странности в поведении, что становилось опасно подпускать их к ракетным комплексам. Наблюдая их, я пришел к выводу, что при длительном психическом перенапряжении бессознательное, по Фрейду, вытесняет сознательное и начинает полностью властвовать над человеком. К примеру, если парень скрытый садист или мстительный, то при полном снятии тормозов способен на любое преступление. Были случаи нарушения сексуальной ориентации, что тоже весьма чревато. На основе этих наблюдений я защитил кандидатскую, естественно, с грифом "Секретно". Но я предложил метод и аппаратуру для возвращения сознательного на его законное место. Это называлось "реабилитацией сознания", и я защитил докторскую, тоже с грифом. Она шла вразрез с общепринятыми в те годы представлениями. Беда в том, что наши психиатры вроде Морозова, Вартаняна, Жарикова, Чуркина заставили клиники применять на практике так называемую "вялотекущую шизофрению", которую можно было приклеить практически любому. Это было очень выгодно властям предержащим: любой инакомыслящий, борец с режимом объявлялся "вялотекущим" и надолго запечатывался в закрытые психлечебницы. Помните, генерал Петр Григорьевич Григоренко?
– типичнейший случай. Я пытался бороться с этой чудовищной практикой, но всякий раз, когда я возникал в роли адвоката очередного "шизофреника", меня волокли в Первый отдел и тыкали носом в пачку подписанных когда-то бумажек о неразглашении. Однажды я не выдержал, и когда мне снова сунули в нос эту папку, я вырвал все листы и на глазах обомлевших "кураторов" разорвал их в мелкие клочья. Разумеется, меня скрутили, увели в те же самые палаты, где я бывал как врач. Три года жена и друзья воевали за меня, три года! Диагноз - "вялотекущая шизофрения". Всё это к тому, голубчик, чтобы вы напрочь забыли про все эти ваши раздолбанные подписки. Поняли? Время все стирает! Какие могут быть секреты после гибели красавца "Курска"? Да и раньше. Вы знаете, сколько наших затонувших АПЛ американцы втихаря подняли со дна? Нет? Военная тайна! А между тем тетя Фира на одесском рынке говорила, что восемь штук, но наша тетя Хася ее поправляла: "Шо ты брешешь, не восемь, а одиннадцать!" Так что все эти подписки - в туалет, на подтирку!