Шрифт:
Вот отслужил солдат службу – двадцать пять лет, три месяца и восемь дней – и говорят ему:
– Иди в отставку.
Служба есть служба, приказ есть приказ. Пошел он к каптенармусу. Каптенармус взял тетрадь в телячьем переплете, записал служивого в чистый расход и выдал ему сапоги, мундир, шинелку и треух – всё новое, никем не ношено – и вещмешок для трофеев. Переоделся солдат, начистил кирпичом отважную медаль, усы и сапоги нафабрил, купил у маркитантки полведра кислянского и боевых товарищей уважил, с взводным обнялся и ротному
Идет солдат по дороге, пылит сам не знает куда. Сестры его замужем, родители в могиле – значит, дома делать нечего. А больше на всем белом свете никого у него нет. Да и с собой-то у солдата почитай что ничего, разве что шильце да мыльце, бритва, помазок, пара чистого нательного белья, запасные подметки, колода карт от скуки – вот и всё. Лежит солдатское богатство в вещмешке на самом дне и бренчит. Кому-то это, может быть, тоску навеяло б, а наш солдат идет себе и вспоминает, как он, на бранном поле вражьей пулей раненый, попал в лазарет и как его из ложечки кормили и по нужде во двор носили, и как сам полковник Сукин к нему в палату заходил, о здоровье справлялся и обещал, если солдат помрет, ему не деревню письмо написать, а когда уходил, так два полуштофа оставил. Вот где житуха была!
Размечтался солдат, разомлел. Сел при дороге, принялся портянки перематывать. Трава вокруг солдата сочная, небо высокое, солнце горячее. И, что удивительно, тихо. Ни военных, ни штатских не видно…
Вдруг слышит солдат – кто-то плачет. Встал служивый, зорко огляделся… и увидел пастушка. Сидит мальчишка под кустом и слезы по грязным щекам растирает.
– Так! – говорит солдат. – В чем дело? Ат-вечай!
Испугался пастушок, вскочил, портки поддернул, говорит:
– Я, господин солдат, корову потерял.
– Гнедую, чалую, каурую? – интересуется солдат. – Верховую, пристяжную или так, обозную?
– Обозную.
– Понятно, – говорит солдат.
И сел. Сидит и думает: где я ту корову отыщу? Ее, должно быть, волки уже съели. Тут даже генерал бессилен. Вот разве что утешить пастушка. Кусок сахара где-то валяется, он его в прошлой кампании взял. Развязал солдат вещмешок, стал искать. Искал, искал, добро свое перебирал, чертыхался… и нашел! Но только не кусочек сахару, а маленькую дудочку на восемь круглых дырочек. Удивился солдат – он такого трофея не брал. Был, правда, случай с фисгармонией, а это… Ну и ладно!
– Эй, – говорит солдат, – иди сюда! – и подает мальчишке дудочку.
Пастушок взял дудочку, примерился, дунул… и заиграл. Красиво, с переливами. Как, помнится, до службы и солдат умел. Заслушался бывший вояка, вспомнил отчий дом, парное молоко, собаку Жучку, мельникову дочь…
А пастушок кричит:
– Нашлась! Нашлась!
И точно: бежит из оврага корова. Худая, кривоногая, в репьях. Нестроевая скотина, не лошадь…
А пастушок от счастья плачет, перед солдатом в ноги падает, кричит:
– Спасибо тебе, дяденька, век буду помнить! Дай Бог тебе до генерала дослужиться!
Солдат смутился, отвечает:
– У нас в четвертой роте это запросто. Ну, будь здоров! – и пошел.
Идет и удивляется: откуда дудочка взялась? Может, ротный на память подсунул? Или каптенармус по ошибке? Нет, скорее всего, маркитантка. Он ее из-под обстрела вынес, так она ему потом… Весь гарнизон завидовал!
И ладно. Пускай мальчишка в дудку дует, мальчишке дудка в радость.
Так что идет себе солдат и вспоминает, как взяли его в плен. В плену ни строевой, ни гауптвахты, ни побудок, ни изучения устава. Гимн, и тот петь не нужно. Житуха! Только знай себе яму копай, в карты пайку выигрывай, а ночью снова в яму. За три недели вырыли подкоп, сбежали, к своим прибежали, и там опять же праздник – накормили, напоили до упаду, дали по четыре пары хромовых сапог и представили к награде, а после с барабанным боем на лафете довезли до самой до четвертой роты. Сказка!
Идет солдат, пылит дорога, день к ночи клонится. Пора и на ночлег. Зашел солдат в деревню, постучался в крайний дом – впустили. Посадили его в красный угол, дали чугунок картошки, кружку молока – солдат и рад. Поел и стал рассказывать, как он виктории одерживал, как города на шпагу брал, как генералам советы давал и видал такие страны, где вместо снега пшенная крупа за землю сыплется. Слушают солдата, удивляются. Хозяин бороду ерошит, хозяйка головой качает, а хозяйская дочь – такая статная, румяная и, видно, работящая – сверкает черными глазами, на солдатскую отважную медаль любуется. Солдат, такое увидав, стал еще пуще заливать – и про то, как он на Чуде-Юде по небу летал, и как двух гран-принцесс на один полушубок сменял, и как в пекло спускался, а там…
– Всё, – говорит хозяин, – ночь. Пора на боковую.
Опечалился солдат, но делать нечего. Постелили ему на печи – валенки под голову, армяк для укрывания. Легли. Хозяева в три голоса свистят, солдат не спит. Мечтает: завтра в пояс низко поклонюсь, скажу, что девка сильно глянулась, мне не откажут, останусь, крышу починю, поставлю баню, продам мундир, куплю каурого коня, выйду в поле пахать… И уснул.
Просыпается посреди ночи, видит – свет. Хозяйская дочь за столом при лучине сидит – простоволосая, в одной рубахе – и грустит. Солдат не утерпел и заворочался. Девка услышала и говорит:
– Эй, солдат, иди сюда.
Солдат спустился, сел напротив. Молчат. А после девка шепчет:
– Есть у меня одна секретная мечта. Люб мне один человек – смелый, сильный, обходительный. Я как увидела его, так сразу поняла, что без него мне не жить… – и молчит, глаза потупила.
А солдат усы нафабренные крутит, ухмыляется. Эх, думает, какая славная виктория! Продам мундир, куплю коня, три десятины клевером засею, чтоб было где моим детишкам позабавиться…
А девка, покрасневши, дальше шепчет:
– Я одного боюсь: что я ему не пара. Правда ли это, солдат?
– Так, – говорит солдат. – Сейчас рассудим.
Развязал вещмешок, стал искать. Думает: возьму колоду карт и нагадаю, будто этот смелый бравый человек завтра утром с печки слезет и скажет… А, кстати, где она, колода? Шарил, шарил… и нашел! Серебряные серьги с красным камнем. И ладно, думает солдат, оно так даже лучше. Девке серьги подает и говорит:
– Вот тебе мой ответ.
Девка так и онемела! После серьги схватила, примерила – и засмеялась. Солдата в щеку чмокнула, к себе за занавеску убежала и затихла.