Вещий Олег

Этого князя назвали Великаном Исторического Сумрака. О нем действительно известно очень мало, пожалуй, только то, что прибил щит к вратам Царьграда и погиб от укуса змеи, выползшей из черепа давно забитого коня.

Первое означает то, что князь взял Царьград, а вот второе, хотя и красиво пересказано Пушкиным, невозможно. На Руси никогда не было аспидов, способных прокусить сапог и умертвить физически сильного человека. Болотная гадюка сапог не прокусит.

А вот то, кто же князь в действительности, и впрямь покрыто

В романе одна из версий, имеющих право на существование, хотя и активно отрицающаяся многими историками, – Вещий Олег и Рольф Пешеход, зять Рюрика, одно и то же лицо. Суть не в том, где и кем он был рожден, а в том, что сумел собрать несколько русских племен воедино и впервые заставить произнести Русь как название государства даже заносчивую Византию. Именно Олег заложил основу будущей Киевской Руси.

ВОЗМОЖНО, БЫЛО ТАК

Как был непутевым младший сын кузнеца Сувора, так и остался. Даром что женился. Взял в Изборске сироту, но красавицу и умницу Радогу. С первого взгляда легла душа у Сувора и его жены Дали к невестушке, да только не родительскими молитвами семья держится. Всем была люба жена и Кариславу, а воля дороже. Не мог он дома сидеть, с тех пор как сходил далеко с братом Сувора Дедюней, так покоя не знал. Отец с матерью и женили-то младшего, чтобы не бегал по лесам да весям, думали, молодая жена к родному очагу привяжет крепко-накрепко, но не вышло. И жена всем хороша, и родить уж должна была, а Карислав снова в дорогу собрался.

С тех пор прошло шесть зим, Зорень вырос без отца, всего трижды его видел, когда приезжал набегами Карислав в родной дом. Жили Радога с ребенком в доме свекра, Сувор заменил мальчонке отца, научил всему, точно считал себя виноватым перед Радогой, что дал такого мужа. Всё также души не чаяли в невестке и внуке Сувор и Даля.

А еще нравилось Сувору, что совсем маленький Зорень не в игры играл, а норовил чему научиться. Уже к пяти годам сделали мальчонке малюсенький, под стать его росту, молот и дали постучать. Получилось и понравилось, стал Зорень пропадать в ковне, даром что обжигался не раз, да тяжелые болванки себе на ноги ронял. Помощники Сувора не могли нахвалиться на смышленого внука деду, а тот брови хмурил, чтоб не улыбаться во весь рот. Гордился Зоренем, как не мог гордиться своим сыном. Но малыш оказался гораздым во всем, и в играх ребячьих был первым, и буквицы освоил, мать научила. Радога тоже была и смышленой, и скорой, первая помощница Дале по хозяйству, никакой тяжелой или грязной работы не чуралась.

Стоит Ладога на месте, где соединяет свои воды речка Ладожка с Волховом, широко раскинула по обоим берегам большие дворы. Выгодное место выбрали те, кто ставил первые дома Ладоги. Здесь проходит путь от греков через славянские земли к норманнам. Доброе село Ладога, всем хватает места, и словенам, и чуди, и норманнам, и балтам, всем, кто жить миром хочет, да торговать честно, без разбоя. Гостьбой живет Ладога. Плывут мимо ладьи, то ли по Волхову от Ильмень-озера, то ли от Нево, все едино, остановятся у Ладоги, вытащат свои суденышки на пологий берег да задержатся в поселении кто ненадолго, только поторговать да обменяться чем, а кто и навсегда. Не одни словене живут в Ладоге, есть здесь мастера-умельцы из разных сторон.

Не загородилась Ладога от гостей с Волхова укреплениями, да и от кого городиться, если изначала здесь жили все понемногу, для каждого проплывавшего свои соплеменники находились. Нет у нее ни крепости, ни причалов, как у других. И семьи в Ладоге такие, что не разберешь, у мужа-словена жена чудинка, тут тебе и норманн взял в жены весь, или у чудина любушка из балтов. И дома тоже такие, словно один у другого перенимал, когда строил. Кому на правом берегу Ладожки тесно, на левый перебрались, места хватит. Торговля идет бойко, другой гость дальше Ладоги в Нево-озеро и не плывет, чтоб потом морем до норманнов не идти, здесь все поменяет и обратно к Ильменю возвращается. Оттого у ладожанок украшения знатные, такие не у всех других словен найдешь, и всякого другого добра заморского хватает.

Вольный город, нет здесь княжеской власти, все миром решают ладожане, хотя оружия в городе много. Только каждый знает, что порушить мир легко, а восстановить тяжело. Пока миром живут, а наперед что загадывать?

Двор Сувора словно норманнский или чудинский, хотя и сам он, и жена его Даля словене, только показалось кузнецу добро так построить, и построил, кто запретить может? У большого очага посередине дома вечером собирается вся семья Сувора, поговорить о делах, решить что-то. Чтобы не было беды от огня у Сувора, как и у других ковалей славянских, да и не только у них, места, где железо варят да куют, поставлены подальше от жилых строений. У Сувора печь совсем недалеко от воды, правда, где берег повыше. Зорень любит смотреть, как дед с подручными ту печь-дманницу загружают, да потом железо из нее тащат и куют. Это полдела, позже из него будут ковать вещи так необходимые. Без топора ни дом не построишь, ни дров не нарубишь, одними сухими веточками очаг не наполнить. И без ножа ничего не сделаешь. И без меча. И рогатина на конце тоже кованым железом одета. Да много что кузнецы могут, и выходит, без их труда не прожить человеку? Сказал как-то об этом Зорень деду, мол, ковали в человечьем житье самые главные. Крякнул тот довольно сначала, бороду свою короткую в кулак собрал, потом головой покачал:

– Так-то оно так, Зорень, да только и без тех, кто хлеб ростит, да одежду шьет, да борти держит, да рыбу ловит, да у печи возится, тоже не проживешь.

Не успокоился Зорень, свое спрашивает:

– Так кто в работе самый главный?

Снова усмехнулся дед:

– А кто работает, тот и главный. Все труды хороши, коль хорошо делаются. Запомни это, Зорень. Делай любую работу хорошо и славен будешь. Крепко запомни, чтоб мне за тебя стыдно не было.

Не успели разогнуться да водицы испить после одной крицы, а уж поспевает следующая. Погнали новую домницу. И снова сначала меха, потом молот. Тяжело дается человеку железо, а что легко? Хлебушек тоже тяжело и любая другая работа. Если думать только о том, что тяжело, лучше вовсе не работать, лечь да помирать. А если радоваться сделанному, так любая работа не в тягость будет. Приучает Сувор внука, чтоб понимал, что работа не тяжестью запоминается, а результатом, сделай хорошо и обрадуешься, а люди тебя добрым словом поминать станут.

Только вторую домницу открыли, как старший внук Сувора Гинок прибежал.

– По Волхову лодьи плывут! Большущие!

– Откуда?

Махнул недотепа рукой не поймешь куда:

– Оттуда!

Рассердился на внука Сувор:

– Покажи толком, с Ильменя или с Нево?

– С Нево.

– Так лодьи или норманнские корабли?

– Не, – закрутил головой Гинок, – купцы плывут.

– Ну, купцы подождут, – отмахнулся Сувор. Работа не терпит, нельзя останавливать. Купцы из Свеи или еще откуда издалека торг вести завтра будут. А Гинок не отстает, теперь уж к отцу липнет:

– Мать на берег идти хочет. Пустишь ли?

Цыкнул на него Гюрята, чтоб не приставал, не время отвлекаться. Понял Гинок, что лучше убраться подобру-поздорову.

А у дмицы про него тут же и забыли, не до того.

От Варяжского моря гости с товарами нечастые, если кто и приплывет, то больше с оружием. И это не удивительно, ведь сердит древний Волхов, по нему не слишком разгуляешься, такие стемнины есть меж крутых высоких берегов, что редко какая ладья пройдет. Потому купецкие лодьи особо привечают. Купцы действительно пристали к берегу, помогли им ладожане лодьи насухо подтащить, к себе позвали. Только боятся свеи, чтоб не растащили добро, издалека привезенное, не идут в дома. Махнул рукой чудин Якун, коли боятся, так пусть и спят вповалку у своих кулей, не так знобко, чтоб окоченеть за ночь. Купцы развели костры у лодий, сели греться. Не вытерпели ладожане, кое-кто подсел разузнать, что привезли, чем порадуют. Но видно, те свеи впервые в Ладоге, хвалят не нахвалятся тем, что ладожане и видели много раз, и сами делать умеют. Особо один старается, словно уж и торг ведет: