Весьёгонская волчица
Шрифт:
Сунув намордник за пазуху, Егор вооружился рогатиной и отправился на огород. Первым делом нужно было выгнать волчицу из конуры. За цепь не потащишь. Вытащишь, а эта оглашенная и кинется. Придётся рогатиной, да не забыть лаз чурбаком заложить, чтобы назад не шмыгнула.
Но выгнать волчицу не удалось. Как ни стучал Егор по конуре, как ни шпынял волчицу черенком рогатины, она не хотела вылезать. Чувствовала, что против неё что-то замышляют. А черенок хватила зубами так, что чуть не перекусила.
Промучившись целых полчаса, Егор решил выкурить волчицу. Против дыма никакой зверь не устоит – это Егор знал по своему опыту. Он сходил
Волчица завозилась в конуре.
«Выскочишь, никуда не денешься», – подумал Егор и взял рогатину на изготовку. И в самый раз – цепь загремела, и волчица, вышмыгнув из лаза, метнулась за конуру. Но короткая цепь не пустила её далеко, и она, ощерившись, прижалась задом к стенке.
Держа рогатину перед собой, Егор пошёл на волчицу. Как и тогда в лесу, она смотрела на него потемневшими от ненависти глазами.
Дура, разозлился Егор, не убивать же хочу! Надену намордник, и всё!
Выбрав момент, он захватил рогатиной шею волчицы. Она дёрнулась, но Егор, нажав сильнее, прижал её к насту. Волчица захрипела, однако Егор не ослабил нажима. Ничего, пусть немножко задохнется, ловчее будет надеть намордник.
Волчица захрипела сильнее, посунулась мордой в снег.
Ну вот, милая, и вся любовь. Потерпи немного.
Держа рогатину левой рукой, Егор правой вынул из-за пазухи намордник, и стал надевать его на волчицу. И тут Егор сплоховал – занятый делом, он чуть ослабил нажим на рогатину, и волчица сразу пришла в себя. Дёрнувшись с неистовой силой, она вывернулась из рогатины, и Егор увидел рядом с собой оскаленную волчью пасть. Он едва успел загородиться рукой.
Щёлкнули волчьи зубы, по локтю словно процарапали гвоздём, и руке стало тепло от крови.
Швырнув в волчицу рогатину, Егор отскочил в сторону:
– Доигрался, мать твою за ногу!
Из разодранного рукава текла кровь, капала на снег.
Держа руку на весу, Егор побежал домой.
Ну, сволочь! Правду сказал Петька: паскуда! Хватила-таки! Теперь придётся в больницу – вдруг бешеная? Застрелю суку такую, ей-богу, застрелю!
Рана оказалась неглубокой, защитил полушубок, и волчьи зубы сорвали только кожу, но кровь текла сильно. Чтобы остановить её, Егор залил рану зелёнкой. От боли глаза полезли на лоб, но кровь стала понемногу запекаться. Отыскав в комоде чистую тряпку, Егор замотал руку и пошёл в правление – хочешь не хочешь, а проси снова лошадь. До больницы двенадцать километров, пешком пока дойдёшь, а за это время мало ли что сделается с рукой.
В правлении был народ, и Егор, вызвав председателя на крыльцо, рассказал ему о своей неудаче.
– Ну, ты даёшь, парень! – обеспокоился председатель. – Вот что, бери давай жеребца и гони. Сам доедешь, или Василия в провожатые дать?
– Доеду… – Егор помялся и попросил: – Ты, Степаныч, не говори никому, не хочу, чтобы болтали. Мне ещё жена вечером холку намылит.
– Ладно, договорились. Иди, не трать времени.
До больницы Егор гнал, не жалея жеребца. Рука ныла, и он боялся, как бы не началось заражение.
В больнице Егору сделали укол, а потом заново перевязали рану, сказав при этом, чтобы он не очень-то радовался, потому что для полного курса ему надо сделать сорок уколов. Егор так и сел. Сорок! Да что они, очумели?! Это когда же делать-то! Каждый день не наездишься, жить здесь что
Но и это было ещё не всё. Врач сказал, что собаку, которая укусила, надо показать ветеринарам на случай бешенства.
«Покажу», – пообещал Егор, стараясь не встречаться с врачом взглядом: он умолчал про волчицу, сказав, что укусила собака.
Назад Егор ехал не торопясь. Жеребец, разгорячённый давешней скачкой, ещё не остыл и всё порывался пойти во всю силу, но Егор придерживал его. Куда торопиться? Дома не ожидалось ничего хорошего, жена снова начнёт свою старую песенку, и придётся оправдываться. А крыть нечем, рука в бинтах, одни пальцы торчат, да ещё эти сорок уколов. Вдобавок Егор вспомнил, что когда завязывал руку, искровянил весь пол, а подстелить в спешке забыл, и жена подумает невесть что.
И всё же больше Егора заботило другое: как теперь поступить с волчицей? Застрелить? Но злость у Егора уже прошла, и он спрашивал себя: а за что убивать-то? За то, что воет? А как же не выть, волк ведь, и всё его волчиное существо в этом. Тебе залепи рот – жить не захочется. А что укусила – опять же сам виноват. Сделал бы по-людски, позвал кого, и всё обошлось бы. Неужели придётся отпустить? Засмеют ведь. Ничего себе охотник: сначала тащил неизвестно зачем себе волчицу в дом, потом целый месяц цацкался с ней, а теперь – отпустил! Петька так тот просто злобянкой изойдёт, скажет, что Егор нарочно привадил волчицу, и теперь она так и будет кормиться вокруг деревни, всех овец перережет. И попробуй потом докажи, что ты тут ни при чём.
Жена дожидалась Егора. Глаза у неё были покрасневшие, и он понял, что она плакала, застав в доме ералаш и увидев в доме кровь на полу. Егор начал было рассказывать, куда и зачем ездил, но оказалось, что Маша обо всём знает от председателя. Она ни словом не упрекнула Егора, спросила только, что сказали в больнице. Узнав про уколы, всплеснула руками: как же теперь? А как, ответил Егор, ходить придётся.
Потом жена привела от бабушки дочку, и они сели ужинать. И за ужином Егор, чтобы совсем успокоить жену, сказал, что отпустит волчицу. Хватит с него всяких приключений. Невелик грех – одним волком в лесу больше станет.
На том и порешили.
Глава 2
Кончался март.
По утрам под ногами ещё лопались с хрустом намёрзшие за ночь колчишки, но к обеду разогревало, и в огородах пахло оттаявшим навозом и сырой землёй. Ошалело кричали на деревьях вернувшиеся в гнездовья грачи.
Странное состояние владело Егором этой весной.
Раньше его всегда тянуло в лес. Сезон-не сезон он брал ружьё и на целый день уходил из деревни. Дело в лесу всегда находилось: и тропы новые в лесу поискать, и норы барсучьи приметить, и глухариные тока. Хорошо было и просто посидеть в каком-нибудь тихом месте, послушать, как поют птицы, последить за белкой или ежом. Особенно нравилось в лесу ранней осенью, когда летели журавли, а листья осин и клёнов покрывались багрянцем. Ранняя осень – самое тихое время года. Лето с его буйством цветения и несмолкающим гомоном птиц прошло, а время дождей и сплошного листопада ещё не наступило, и в этот короткий промежуток природа как бы отдыхает от бурных дней молодости и готовится к будущим переменам. Падают первые листья, леса светлеют, и в них становится видно далеко и отчётливо. Птицы все на полях, и лишь дятлы стучат в просторных рощах, да ползают по стволам молчаливые поползни.