Весёлая дорога
Шрифт:
И не веселились бы дети, бросая рыбам семечки.
И не приходил бы никто к старому хаузу фотографироваться.
И не стали бы люди в разных концах нашей страны восклицать:
— Постой, постой, Нурата?.. Ах, это там, где вдоль улиц плавает рыба! Как я мечтаю побывать в Нурате!
Люди в степи
Конечно, вам приходилось видеть каракуль, и, может быть, вы даже гладили руками его крутые и крепкие завитки. «Каракуль» в переводе означает — «чёрное озеро». Вот с чем сравнивали драгоценный мех древние люди, и мы им верим, хотя мы никогда и не видели черных озёр.
Наша машина мчится по сухой, потрескавшейся степи, ровной, как лётное поле аэродрома. Кажется, что впереди никого нет и бессмысленно искать людей в этом унылом, глухом краю. Но вот ещё десять минут — и сквозь пыльное облако я различаю две юрты. От них нам навстречу бежит огромная степная овчарка.
Из одной юрты выходит мужчина. Это чабан Клич Авезов. Овцы пасутся неподалёку. Мы с трудом различаем их среди серых зарослей колючек и бесцветной травы. Там, между ними, верхом на лошади ездит женщина. Это его жена — Турсуной.
Недалеко от юрты стоит настоящий двугорбый верблюд. Вид у него такой, будто все сюда попали как-то случайно, а главный здесь — он. Но главные в степи, конечно, овцы, а верблюд возле них приживал. Его держат здесь на всякий случай, если испортится насос, которым выкачивают из-под земли воду. Тогда верблюд станет водолеем.
Всё, что растёт в степи, это корм для овец. Но присмотришься поближе к этим растениям, и тебя всего передёрнет, до того они все колючие, жёсткие, неаппетитные. Но у овцы, оказывается, свои, особые вкусы. Самое большое лакомство для неё — колючка. Она берёт её губами и с аппетитом жуёт. По-моему, это то же самое, что жевать колючую проволоку. Но о вкусах не спорят. Учёные нашли в колючке сахар, клетчатку и белки. Её даже заготавливают на зиму, как у нас сено. Мне показали две большие скирды.
В степи иногда попадаются заросли саксаула. Что это за деревья! Карлики, кривые уродцы, просто срам. Но только местные жители другого о нём мнения. Саксаул — это тепло, это — горячая пища, потому что саксаул — это топливо. Но вот недавно учёные сказали: ничего подобного, саксаул — это высококалорийный, питательный корм. Листья его очень полезны овцам, поэтому не будем рубить саксаул. Жечь можно уголь или торфяные брикеты. И вот возле рощи саксаула, пока люди не привыкли, стал дежурить милиционер.
И ещё раз я убедился, что овцы странные существа. Чтобы овца хорошо ела, ей нужен… знаете кто? Каракурт.
Да-да, тот самый двухсантиметровый злодей, который наповал убивает лошадь и вызывает опасную болезнь у человека. Овца же с удовольствием ест этого членистоногого, он только повышает у неё аппетит. Об этом один молодой учёный даже написал диссертацию.
Конечно, у овцы есть и свои враги, например кобры. Тот совхоз, в котором мы находились, по кобрам был самым опасным в районе. К счастью, в то время они ещё спали и не обратили бы внимания, если б я даже вздумал поддать их ногой.
Бывает, что прибегают с гор голодные волки, но тогда в дело вступают огромные собаки, вроде той, что выбежала к нашей машине. Она и сама-то как волк.
Есть враги и похитрее, это микробы. Но чуть только намёк, что они появились, в отару сразу приезжает ветеринар.
В общем-то у овец жизнь довольно спокойная, сытная.
Они жуют себе и не подозревают, сколько на них работает людей в совхозе.
Сорок шофёров ежедневно заводят свои машины и мчатся куда-то по степи.
Двадцать восемь трактористов пашут землю и сеют рожь и люцерну.
Десятки людей косят нежные травы с нежными названиями тарапоз и ялтырбаш.
Ещё десятки собирают грубый корм, который так прямо грубо и называется: швак.
Стучат на четвёртом отделении пять дробильных машин, измельчающих этот швак, чтобы он хоть был не таким уж грубым.
А на центральной усадьбе трещат арифмометры, заботясь о том, чтобы всё было правильно: и овцы и корм.
А всего в совхозе на этих овец работает 750 человек!
Не считая шестисот школьников, которые сидят в своих классах и тоже готовятся кем-то работать, как, например, дочь Турсуной Авезовой — Ульбика, которая хочет стать ветеринарным врачом, или как, например, сын Турсуной Авезовой — Худайберды, который хочет стать зоотехником.
Но главный человек возле овец — это всё-таки тот, кто их выращивает, — чабан. Их в совхозе, по всей степи, четыреста человек.
Наш среднерусский пастух каждое утро выгоняет скот на пастбище, а к вечеру возвращается в деревню, в свой дом. В степи на одном месте долго не засидишься: травы и колючек не так уж много. Вот и приходится чабану раза три или четыре в год складывать свою юрту, грузить всё имущество на машину и перебираться туда, где получше корм.
Юрта для этих мест, на мой взгляд, очень удобное и гигиеничное жилище. Зимою там тепло, летом прохладно, воздух свежий, потому что верх юрты — чангарак — всегда открыт. Правда, костёр посреди жилища, может быть, и не для всех покажется приятным, но это уж кто к чему привык.
Зато порядок такой в юрте, какой не всегда встретишь и в ленинградском доме. В уличной обуви внутрь никто не проходит, потому что на полу лежат кошма и ковры. Всё на своих местах: и посуда и спальные принадлежности. А если пришёл гость, то тут уж просто чаем не отделаешься, тебе подадут каурму, лепёшки и бешбармак.
Турсуной Авезова, наша хозяйка, сдержанна и нетороплива. Муж её, Клич, и вовсе молчун. Но оба приветливы, улыбаются, встречаясь со мной глазами. Говорить о себе много не умеют и не хотят.
— Хотите, дам факт? — говорит секретарь парткома Хенджа Ширматов. И он рассказывает, что Турсуной обязалась дать в этом году сто пятьдесят ягнят от каждой сотни овец и своё обязательство выполняет.
— Я тоже хочу дать факт, — говорит управляющий отделением Бахри Ахмедов. — Вы знаете, Турсуной и её муж Клич Авезов вместо трёх раз в году кочуют пять раз! Это о чём говорит? Это говорит о том, что и приплод у неё в отаре будет лучше, и шерсть длиннее, и мяса больше…
— Можно, — вмешивается работник районной газеты Балтабай Мамаросулов, — можно и я дам факт?