Веселая поганка
Шрифт:
— Безрассудно было ехать на этой машине одному. Я плохо с ней справляюсь.
— Сами виноваты — не послушались меня, — укорила я, садясь за руль и внутренне возмущаясь: «Агент говенный. И чему только учат их там, в ЦРУ? Даже с русской тачкой справиться не может.»
Американец мой, увидев, что водительские тяготы я взяла на себя, подпрыгнул от радости, и в один момент занял пассажирское сидение, при этом он добросовестно поднял ноги вверх, собираясь, следуя указанию Маруси, держать их навесу. Умиленная такой
— Да нет, не до такой же степени это опасно. И долго не выдержите вы так. Опустить ноги можно, только не на пол, лучше упритесь в стенку под бардачком.
— В стенку под чем? — опешил американец.
— В вашем мире это называется отделением для перчаток, — пояснила я.
Он сразу понял и последовал моему совету, после чего, демонстрируя предельную уверенность, я выполнила весь необходимый ритуал: ласково повернула ключ в замке зажигания, резко выжала педаль сцепления и принялась нежными легкими движениями, призванными унять перекошенный диск сцепления, отпускать педаль. Правая рука в это время совершала немыслимые манипуляции с подсосом. Мотор послушно взревел и я, бодро хватив кулаком по рулю, показала левый поворот.
«Жигуль» довольно плавно тронулся с места, я же победно взглянула на американца. Глаза его отразили сложнейшую игру противоречивых чувств: недоверие, помноженное на изумление и любопытство, замешанное на восхищении, изрядно сдобренном уважением.
Почуяв знакомую и верную руку, старая кляча с громкий ревом понеслась по дороге. Слегка повиливая из стороны в сторону, она бодро принялась, говоря языком поэта, «наматывать мили на кардан», подвесной подшипник которого, доживая последние дни, бодро потрескивал..
Я решила брать бразды правления наших взаимоотношений в свои руки и приказала:
— Выкладывайте, что собираетесь предпринимать. Надо скоординировать наши действия.
— Собираюсь проникнуть в подвал и послушать, что будут говорить те люди, которые сбросили меня с моста, — послушно отчитался американец.
— Они что же, в подвале собираются?
— Нет, они в помещении наверху, а в подвале все слышно.
Я подозрительно вгляделась в него и с большим сомнением спросила:
— А вы откуда про тот подвал знаете?
— Я сидел в нем, после того, как меня в аэропорту схватили. Был и в подвале, и наверху. Сначала меня в подвале подержали, а потом вывели наверх и долго вопросы задавали…
— Били что ли? — взволновалась я.
— Нет, не били, — успокоил американец. — Спрашивали кто я и приехал зачем. Я им рассказал, и они меня отпустили.
— А как же вы в пижаме на мосту оказались?
— Это уже во второй раз когда они меня схватили. Это уже ночью. Я молился…
«Бог ты мой! Опять он за свое! Нет, видно он все же не агент ЦРУ. Уж слишком набожен.»
Я снова внимательно посмотрела на него и спросила:
— Что, вы и в самом деле богомольный такой? Заняться вам что ли нечем?
Прочитав в ответном взгляде лишь сочувствие, я устыдилась и сочла не лишним пояснить:
— Нет, я тоже в Бога верю и даже «Отче наш» пытаюсь вспоминать иногда.
— Вы знали наизусть «Отче наш»? — с уважением спросил американец.
— Да нет, ну что вы, столько мне не запомнить, я же не поп, но первую фразу частенько вспоминаю — такая непростая у меня жизнь.
Он с пониманием кивнул и сказал:
— Это потому, что вы всецело отдались майе и в бога не верите.
Мне стало обидно:
— Почему это я в бога не верю?
— Потому что черта слишком часто вспоминаете.
Я увидела серьезную прореху в его логике и рассмеялась:
— Как же я в Бога не верю, если черта вспоминаю? Тот кто верит в черта, самопроизвольно и в Бога верит, ведь это все из одного источника, я имею ввиду религиозную литературу.
— Часто поминать и верить — не одно и то же, — заметил американец, а я вновь рассердилась.
«Как ему удается впутывать меня в никчемные разговоры? — с раздражением подумала я. — Будто нет у нас более важного дела, чем рассуждения о Боге. Лучше бы о братве рассуждал, все больше пользы.»
— Вы мне скажите лучше, что это за народ? — спросила я. — Чем «братаны» эти занимаются и почему в городе том ошиваются? Они что, живут там?
— Этого не знаю, а занимаются только тем, что бухают, в карты играют и разговаривают. Я вас хотел просить: мы уже вот-вот приедем, уже темнеет, вы в машине остаться должны, а я пойду.
Естественно, я запротестовала:
— Как это я в машине остаться должна? В своем ли вы уме? Вы, значит, будете там подслушивать, а я в машине сидеть?
— Я вам все потом расскажу, — заверил американец.
Честное слово, мне стало смешно.
— Да неужели вы думаете, что я доверю вам такое ответственное дело? — возмутилась я. — Вы и русских-то слов половину не знаете.
— Я хорошо знаю ваш язык, — обиделся он.
— Ага, знаете. Марусю переспрашивали что такое «долбануть»?
— Переспрашивал, — согласился мой честный американец.
— А у них, у «братанов», через слово ненормативная лексика. Я сама к истине через их словеса как сквозь дебри продираюсь, спасибо тому, что ассоциативное мышление развито. Нет, ну куда это годится, брякнуть такое: расскажет он мне! И что вы мне будете рассказывать? Ха! Ха-ха-ха! Про лоха, атас и макинтош деревянный? Вы хоть что-то поняли из того, что я только что сказала?
Американец испуганно замотал головой.
— Перевожу, — победоносно воскликнула я. — Неопытный бестолковый человек или жертва — лох, сигнал тревоги — атас, гроб — макинтош деревянный.