Веселая поганка
Шрифт:
Пришлось стрелять снова. Две пули вдоль коридора поумерили любопытство братвы. Это позволило добежать до комнаты, на двери которой красовалась покосившееся буква "Ж". Краем глаза я отметила, что рядом располагалась дверь, обозначенная буквой "М". Но буква "Ж" всегда была мне ближе, в ту дверь я и влетела.
На обратной стороне обнаружилась хорошая прочная ручка, в которую я немедленно сунула останки скончавшейся от тяжкой жизни метлы. Получилось неплохо.
«Но и не хорошо, — подумала я, — потому что братки минут за пять
Я остро позавидовала героям боевиков, которые никогда не считают патронов…
«Да-а, призадумаешься здесь,» — опечалилась я и призадумалась. Затем наскоро провела инвентаризацию…
Должна сказать, что у меня сразу же появились претензии к тому мужичку с красным носом, которого я угостила початой бутылкой водки, найденной в бардачке «Форда». Что же он врал-то бессовестно так, мужичок этот? Здесь и не пахнет никаким капитальным ремонтом. В наличии лишь два почерневших от горя унитаза, остатки кабинок, да кладовуха с убогим инвентарем. Как же прихожанки выкручиваются?
Тем временем за дверью образовался шум. Братва разобралась в обстановке и стала меня увещевать, совершенно не подбирая выражений. Это пагубно сказалось на моем настроении: я начала нервничать. Когда же мне пообещали «глаз на жопу натянуть» — цитирую дословно — я окончательно запаниковала и с перепугу проделала в двери отверстие пулей от «ТТ».
При этом я орала самым дурным голосом, на который только была способна.
— Перестреляю всех, — вопила я, напрочь забыв, что на всех у меня патронов не хватит.
Бандиты не остались в долгу и на один мой скромный выстрел ответили чуть ли не автоматной очередью. Грохот поднялся невероятный. Я прильнула к полу, радуясь, что мало ела с утра. Кто его знает, чем дело кончилось бы накорми меня получше монах.
Тем временем братва поутихла. Их молчание не сулило ничего хорошего. Я вскочила с пола и в отчаянии заметалась по туалету. Сунула нос в кладовую и чуть не закричала от радости: вдоль стены вниз уходили коммуникации: стояки водопровода и канализации, теплые на ощупь трубы отопления. Для их прохода в железобетоне перекрытия какие-то нерадивые строители раздолбили страшную дыру, в которую легко пролезла бы и корова. А уж такая козочка, как я…
И я пролезла…
Вообще-то, результат можно было предвидеть не выходя из туалета, поскольку путешествовала я вниз, а не вверх, — где свобода. Короче, попала я аккурат туда, откуда совсем недавно бегом в авантюру пустилась. Вылезла из ниши, расположенной точно напротив двери, за которой томились в заточении бандюган и несравненный мой Шрила Мукунда.
«Нет! Одной мне с братвой не сладить, — вынуждена была признать я, — придется подключать монаха.»
Я сунула руку в карман за ключом и…
И в этот момент мимо меня просвистела пуля; подвал наполнился
«Черт побери! — привычно ругнулась я, — лучше уж в тюрьме, но живой.»
Не долго думая, открыла дверь своего узилища и спряталась за ней. Провернув два раза ключ в замке, отдышалась и сообразила, что теперь заточила себя вместе с бандюганом. Оглянулась, тот и внимания на меня не обратил — жадно внимал монаху.
— Шел бы ты, браток, отсюда, — посоветовала я. — Дай людям спокойно в заточении посидеть.
— Щас, щас, — нетерпеливо отмахнулся от меня бандюган и обратился уже к монаху: — А как же, батюшка, мне поскорей с вашим Господом коны навести? Что-то типа нравится он мне и пару желаний во как надо исполнить, — он резанул ладонью по горлу.
— Ты что, озверел? — возмутилась я. — Там из-за тебя перестрелка идет, а ты тут с одной корыстью лезешь. Иди сначала братву успокой, а потом уже святой отец научит тебя как к Богу с нужным вопросом подъехать.
И бандюган (какая наивность) встрепенулся:
— Что? И в самом деле, блин, добазариться с Богом можно?
— Аж бегом, — заверила я. — Кто перед тобой — сам не понимаешь. Это же не просто святой отец, а конкурент самого пророка. Думаешь зря в узилище его ввергли? Он такую сильную магию знает, что только слово скажет, и дух из вас вон.
Тут я переборщила, пожалуй, потому что бандюган в сомнения впал.
— А что же тогда не говорит святой отец этого слова? — спросил он.
— Потому что он святой отец, а не бандюган, — надменно ответила я.
А в дверь уже колотили. И я разволновалась: еще немного, — стрелять начнут.
— Иди, дорогой, иди, — взмолилась я, протягивая бандюгану свой пистолет без патронов. — Видишь, по— доброму разоружаюсь. Ты уж это учти.
Бандюган взял мой пистолет, нехотя поднялся с соломы, и я поспешно сунула ему ключ. Он открыл дверь и успокоил братву, сказал типа, что явилась тетка сама с повинной, а потому трогать ее нельзя. Из толпы раздались призывы:
— Типа надо ее поучить.
— Спокоха, перед паханом за бабу и америкоса отвечаю я, — авторитетно заявил бандюган, и братва отвалила.
Когда дверь закрылась, и остались мы с монахом одни, я приуныла. Монах повел себя благородно, не стал меня стыдить и упрекать, что без всякой пользы я своей жизнью рисковала. Мне же от благородства такого еще хуже сделалось. От стыда и бессилия разрыдалась я.
— Почему вы плачете теперь? — по-доброму поинтересовался монах и ласково по плечу меня погладил.
Я по-своему откликнулась на ласку: упала к нему на грудь и рыдала уже там. Должна сказать, на могучей груди монаха предаваться отчаянию было значительно приятней и удобней. К тому же он начал гладить меня по голове и сердечно успокаивать, как это делала когда-то моя бабуля, что было особенно мило.