Веселая поганка
Шрифт:
— Господь научит, — погрустнев, ответил Маха прабху. — А теперь идите, ученик распорядится, вас отвезут домой.
Я сделала несколько шагов к двери, но Санька вырвался из моих рук и вернулся к Маха прабху. Он обнял его, чмокнул в щеку и вернулся ко мне. Маха прабху оставался спокоен.
— Я буду приходить к тебе в гости, ачарья, — пообещал ему Санька.
Маха прабху грустно кивнул. Мне почему-то стало его жалко. Наверное потому, что я невежественная.
Уже у двери Маха прабху остановил меня и произнес:
— Лакшми, Богиня удачи,
— Спасибо, — ответила я и вышла.
Уже в машине, когда Санька задремал на моих руках и я успокоилась, вдруг вспомнила о своем Великом учителе Шриле Мукунде и вновь потеряла покой. И не просто потеряла покой, а пришла в страшное волнение. Испытывала настоящий ужас от мысли, что больше не увижу никогда монаха я своего, а ведь столько хотелось ему сказать.
Я попросила водителя изменить маршрут и отвезти меня в аэропорт. Я почему-то подумала, что не мог Маха прабху поручить нас с Санькой плохому человеку.
«Водитель, наверное, тоже чистый преданный,» — подумала я и спросила:
— Смогу я увидеть Шрилу Мукунду, как вы думаете? Успею ли я?
Я не ошиблась: он глянул на часы и ответил:
— Если поспешим, то шанс есть, — и прибавил скорость.
Я осторожно переложила Саньку на сиденье и впилась глазами в дорогу, мысленно подгоняя автомобиль. Когда мы приехали в аэропорт, я первой выбежала из машины, я дрожала от волнения, я была сама не своя. В этот миг раздался шум взлетающего самолета. Больше я ни шагу сделать не смогла. Смотрела в небо и с горечью понимала, что самолет уносит моего Шрилу Мукунду, моего Великого учителя, которого я не увижу больше никогда.
Я не ошиблась; он улетел.
Когда я с Санькой на руках выросла на пороге своей квартиры, баба Рая едва не лишилась чувств. Лишь тогда поняла я, как привязалась она к моему сыну. Она пятилась, беззвучно шевеля губами, и по щекам ее катились крупные слезы, хотя, я знаю, все должно было бы быть не так. Баба Рая должна была бы обругать меня макитрой, выхватить Саньку из рук и умчатся с ним в детскую. Теперь же в детскую умчалась я, положила спящего сына на кровать и пошла капать бабе Рае корвалол.
А вот когда баба Рая ожила и возымела возможность быть прежней бабой Раей, уж тогда-то я получила свое сполна. Ох, ругала она меня, не скупясь на острое слово, ругала…
Не знаю, чем закончилось бы мероприятие это, если бы не раздался телефонный звонок. Как утопающий за соломинку схватилась я за трубку и услышала приятный мужской голос, преисполненный дежурной любезностью:
— Софья Адамовна?
— Да, это я.
— Из приемной господина Гургенова беспокоят вас. Срочно потребовалось ваше личное присутствие. Могли бы вы уделить нам внимание?
Я готова была кому угодно и что угодно уделить, лишь бы оказаться подальше от своей несносной бабы Раи.
— Конечно, конечно! — с восторгом закричала я.
— Спасибо, машину за вами уже послали.
Дальше все было как во сне: пришла машина, та роскошная машина, в которой когда-то разговаривал со мной Гургенов. Меня привезли в тот же офис: холл, лифт, длинные коридоры, громадная, шокирующая роскошью комната и… тут только я поняла, что это капкан. Под высокой развесистой пальмой, развалившись в креслах, сидели Доферти, Ангира Муни, Каштановая Борода и… Буранов. У двери часовыми застыли Колян и телохранитель Буранова. Еще двое головорезов маячили за спиной Ангиры Муни.
Я растерялась, метнулась к выходу, но Колян и его коллега подхватили меня под руки и выволокли на середину комнаты.
— Не дергайся, — бросая меня в кресло, сердечно посоветовал Колян и вернулся на свой пост.
Совет мне показался своевременным и, следуя ему, я перестала дергаться. Тоже развалилась в кресле, закинула ногу на ногу и, обращаясь исключительно к Доферти, потребовала сигарету, хотя недели две как бросила курить.
— Какими судьбами оказалась в такой приятной кумпании? — спросила я, аристократично попыхивая дымком.
— Где Мукунда, сучка? — опуская приличия, рявкнула Каштановая Борода.
Рафинированный Доферти от грубости поморщился, но промолчал. Я тоже поморщилась, но ответила.
— Достопочтенный Шрила Мукунда сейчас совершает полет над просторами нашей великой страны, — с патетикой сообщила я и буднично спросила: — Надеюсь, не надо уточнять вектор этого полета?
Услышав мой ответ, Доферти гневно посмотрел на Ангиру Муни, тот злобно воззрился на Каштановую Бороду, Каштановая Борода втянула голову в плечи. Один Буранов, сволочь, сохранял хладнокровие. Таким он и в детстве был: все ему по фигу. Все, кроме меня.
В комнате воцарилось молчание. Такое молчание подобно гранате — взорваться может в любой момент. Я нервно подумала: «Господи, где же моя граната? Точнее Тамаркина, как мне ее не хватает. Гранаты, разумеется, а не Тамарки. Пистолет тоже пригодился бы…»
Первым нарушил молчание Доферти. Говорил он по— английски, обращаясь только к Ангире Муни.
— Раз Мукунда улетел, — строго сказал он, — следовательно Мукунда и примет управление всей восточной Общиной. Куда же мы будем нашего агента внедрять?
Доферти злобно посмотрел на Ангиру Муни.
— Эта часть операции провалена по вашей вине, — все так же, по-английски, сказал он.
Буранов и Каштановая Борода сидели с видом идиотов, неспособных понять разговор в силу малограмотности. У них прямо-таки на лбу отпечаталось, что владеют они всего лишь каким-то русским. О головорезах, не исключая Коляна, я уже и не говорю: те стояли как глухие. А вот Ангира Муни заерзал в кресле и огрызнулся на чистейшем английском:
— Напоминаю, мы не одни. Зачем при посторонних эти важные вопросы поднимать? Понимаю, известие неожиданное, но держите, пожалуйста, себя в руках. Разве вас этому не учили?