Веселые будни. Дневник гимназистки
Шрифт:
Девочки ее не любят, говорят «цыганка», a мне она нравится, хотя правда — некрасивая: глаза у нее черные и точно вон выскочить собираются, a прическа — как большое-большое гнездо. Все-таки она славная.
Попинька же у нас премиленький, настоящий душка; некрасивый и тоже желтоватый, но веселый, ласковый, постоянно шутит и нас иначе как «кралечками» да «красавицами» не называет. Евгения Васильевна (это нашу классную даму так зовут) говорила, кажется, что он академик, но, конечно, это вздор или я что-нибудь не разобрала, или она напутала. Первый раз слышу!.. То есть, понятно, не про академию, это я давным-давно знаю, да и дядя Коля мой — академик; но то совсем другое, он офицер, —
Конечно, ерунда.
Ну и немка у нас! Откуда только такую откопали? Уж кого-кого, a ее точно циркулем не обводили — ни дать ни взять две дощечки в синее платье нарядились! И всю ее точно из треугольников сложили: локти углом, подбородок углом, нос углом. Глаза карие и ужасно блестящие, щеки — будто вдавленные, но розовые, a сама такая длинная, что хочется ее взять да посередине узлом завязать.
Зовут это сокровище мадемуазель Линде. Видно, злющая-презлющая, настоящая шипуля. A начнет по-русски говорить, все смеются: где только «л» попадется, она непременно мягкий знак поставит: «палька», «слюшайте». Ведь надо ж выдумать!
A я-то чуть не на первом же уроке отличилась!
Повесили нам на доску картину, a там нарисована девочка на стуле, и волосы у нее размалеваны — как раз как пестрые кошки бывают. Стала мадемуазель Линде вопросы задавать, a девочки отвечать должны. Уж и отвечают они — одно горе! На весь класс, кроме нас с Любой, всего пять-шесть есть, которые хоть что-нибудь маракуют. Вот немка и спрашивает одну девочку, Сахарову:
— Was für Haare hat das Mädchen? [5]
5
Какого цвета волосы у девочки? (нем.).
Ta стоит, рот разинув, ничего не понимает, a я Любе потихоньку и говорю:
— Bunte [6] .
Правда ведь пестрые! Сахарова, умница дорогая, возьми да и повтори:
— Bunte!
Кто сообразил, понятно, так и покатился, мне тоже страшно смешно было, только я очень испугалась: ну, думаю, съест меня сейчас немка! Закусила я губу, сделала «святые глаза» и сижу тише воды ниже травы. Классная дама, кажется, видела, что это я шепнула, но она только собрала свою носулю на веревочку и хохочет-заливается.
6
Пестрые (нем.).
Немка посмотрела-посмотрела — и ничего. Сказала только Сахаровой:
— Какие глюпости!
А потом объявила:
— Das Mädchen hat blondes Haar [7] .
Хорошо, что сказала, иначе я бы до этого никогда не додумалась!
Кто ужасно-ужасно милый — так это учительница рисования. Высокая такая, волосы черные, глаза большущие, идет точно царица, но с нами такая ласковая, меня даже по голове погладила, a как в коридоре встретит, сейчас же:
— Ну-ка, черноглазый стригунчик, подите сюда, покажите ваши тараканчики!
7
У девочки светлые волосы (нем.).
Но если бы только вы видели, что этот самый «стригунчик» в тетрадке рисует!.. Господи, как мне совестно!
Учительница географии у нас очень хорошенькая, зовут ее Елена Петровна; она совсем молоденькая, розовая, тоненькая, нарядная и всегда как куколка одета. Девочки наши по ней с ума сходят, только не я. Вот хорошенькая она, a не нравится мне, потому что я знаю… То есть не знаю, а… Чувствую, что она никого из нас не любит. Я всегда чувствую, любят меня или нет. И когда нет, мне делается так неуютно, так холодно… А около нее всегда холодно, и глаза у нее недобрые.
Учительница арифметики и того хуже. Это не та, что меня экзаменовала, совсем другая. Зовут ее Вера Андреевна. Она молодая, но вся красная, вечно по классу бегает, руки потирает и вертится, и крутится. Ужасно ей хочется миленькой быть, a только, по-моему, она противная. Мы с Любой ее сейчас же «краснокожим индейцем» прозвали; все девочки одобрили, теперь ее никто иначе и не называет.
Весело у нас в гимназии, просто чудо! Чего мы только на переменках не вытворяем! Да кабы только на переменках — на уроках тоже всяко бывает. У нас своя компания, хоть и маленькая, но, правду надо сказать, шумная. Говорят, что мы и на новеньких не похожи, так скоро ко всему привыкли.
Да, все это хорошо, a уроки-то на завтра все-таки выучить надо. Это не дома — тут весь класс слушает, да и перед учительницами совестно. И задана-то гадость какая: горизонт, небосклон, параллельные круги — покорно благодарю. И зачем только все это выдумали?
Бегу, a то мамочка ворчать будет.
Только что пришло письмо от тети Лидуши. Пишет, что она с мужем приедет через месяц из Швейцарии и привезет мне что-то очень хорошее. Что бы это могло быть? И отчего прямо не сказать? Извольте-ка четыре недели мучиться!
Моя компания. — Путешествие по святым местам
У меня теперь завелось трое друзей неразлучных, мы почти всегда вместе ходим и в классе по соседству сидим. A сколько нам от начальницы достается! Не знаю уж почему, но она терпеть не может, когда обнявшись ходят. Как увидит, сейчас же скажет:
— Пожалуйста, не переплетайтесь!
А мы это именно и любим: обнимаемся все четверо да по самой середине коридора и маршируем, и кто ни идет, дорогу загораживаем.
Самая тихонькая из нас Люба, она редко когда расшалится и что-нибудь выдумает, но хохотать мастерица. Зато наша Шурка Тишалова — той хоть медаль за шалости давай. И мордашка у нее препотешная: плоская, широкая, нос совсем кверху и маленький, как пуговка. Глаза серенькие, плутоватые, зубы большие, белые, a щеки точно поджаренные. Страшно на татарчонка похожа. Славная девчонка, никогда-никогда не врет, a все-таки жулик страшнейший.
Полуштофик — это я нашу Штоф так называю, потому что она совсем маленькая, почти как я, — тоже душка. Волосенки короткие, белобрысенькие и кудрявые, a рожица всегда улыбается. Она на такого веселого, шустрого мальчишку похожа.
Вот вся эта наша компания чуть-чуть в историю не влетела. Мы-то три выкрутились благополучно, a бедная Шурка так здорово вляпалась… то есть я хотела сказать попалась. Это все Володина наука — выраженьица-то эти, он их из гимназии поприносил! Я-то сама ничего, одобряю их, да, беда, другие не одобряют. Девочки-то, пожалуй, тоже, хотя тоже не все — например, наша всезнающая Зернова раз на меня за это так взглянула! Да она-то — пустяки, a было похуже.