Весёлые пилюли смехотерапии
Шрифт:
– Оставьте свои шуточки на черный день. Что вы хотели в банке?
– Что можно хотеть в банке? Хотел положить на депозит миллионов десять.
– Так-так…извините, пожалуйста … это совсем другое дело. Я в таком случае вас внимательно слушаю. В гривне?
– Деточка, в нашем доме дело с мусором поставлено очень хорошо, вы меня поняли?
– Я поняла. Как вас зовут? Соломон Моисеевич? Очень приятно, Соломон Моисеевич. А меня Новелла Оголтеевна. Так что же вам помешало, Соломон Моисеевич?
– Атмосфера, Новелла Оголтеевна, атмосфера. Банк – это святыня, это храм денег. Воздух в банке должен быть свежим, как поцелуй семнадцатилетней красавицы, как легкое дыхание ребенка. Вы целовали
– Временные трудности, Соломон Моисеевич, не все в нашей власти.
– Милая моя Новелла, разрешите мне такую вольность в мои восемьдесят лет, банк – это учреждение, которое по определению не должно иметь трудностей. Если у него временные трудности – это гоплык, амба, каюк, кранты.
– Соломон Моисеевич, завтра все будет в норме. Приходите, кладите свои денежки в наш банк, мы их сохраним и умножим.
– Какой процент вы даете на депозит?
– Двадцать, а по валюте десять. А на такую сумму, как у вас, мы дадим даже двенадцать, в порядке исключения.
– Новелла Оголтеевна, скажите, вы перешли в банк после сокращения в горисполкоме?
– А откуда вам это известно?
– Старому еврею все известно – на то он старый еврей. Известно даже то, что хороший банк – это банк, где за депозит платят пять процентов и меньше.
– Вы меня не понимаете, Соломон Моисеевич. Я же хочу, как лучше.
– Хотел бы я так вас не понимать, как я вас понимаю, Новелла Оголтеевна. Я всю жизнь прожил часовщиком, а мой прапрадед был банкиром, и дед был банкиром, и отец некоторое время был банкиром, а потом стал часовщиком, потому что, копуша, опоздал на пароход, что уходил из Одессы в Марсель.
–Откуда же у вас такие деньги, Соломон Моисеевич?
– В Нью-Йорке умер дядя моего дяди. Тот первый дядя успел-таки на тот пароход из Одессы…. вы меня поняли? Если вам придет перевод из Манхеттен Чейз банка, то это будет от моего дяди. Может, даже завтра, почему нет? Но только если у вас воздух будет посвежее.
На следующий день Циля вернулась веселой.
– Папа, – сказала она, – ты не представляешь, какой гембель был сегодня в банке. И как мы себе удивились. Мыли, драили все подряд. Кондиционер исправили. Правда, до меня свежий воздух по– прежнему доходит через Степаниду, но все-таки доходит. Алевтине Сергеевне запретили душиться духами «Сирень». Павлу Карловичу приказано перед работой освежаться в душе.
– Правда? – удивился я, – ты не врешь?
– Пусть Степанида Ильинична так пахнет, как я вру. Вчера, говорят, был клиент, после которого все и началось.
– Дорогая моя Циля, – сказал я. – Сколько тебе нужно долбить, чтобы ты ни при каких обстоятельствах не забивалась в угол? В автобусе, театре, в гостях, на работе не позволяй себя заталкивать в угол, всегда держись середины. В середине, говорят инженеры и ученые, меньше всего давление, а я до этого вывода дошел своим умом. Держись середины, она всегда остается в лучшем положении при любых изменениях. Кондиционер – лишь напоминание об этом и о прямых и кривых линиях, о которых я тебе говорил. Клиент, что вчера был, говорил хоть что-то о кондиционерах? Нет? Я так и думал. А кондиционер исправили в первую очередь.
История с дубом
Абрам Иванович Балкинд очень хотел жить долго и продуктивно.Так сильно хотел, что после вечернего чая читал не Толстого и Достоевского, а штудировал всякие медицинские практики и пособия по диетическому питанию, надеясь найти там надежные пути к гарантированному долголетию. Как человек, привыкший делать все основательно, Абрам Иванович начал с основ, то есть с Гиппократа, Асклепия и Авиценны, потом пошли алхимики, Парацельс и прочие светила средневековья. Древние ничего нового не сказали Балкинду, кроме известных рекомендаций насчет умеренности в еде, вреде переедания, набивания брюха на ночь и прочих прописных истин.
Новые времена открывались немцем Кнайпом со своей системой водных процедур от всех болячек. Он советовал ходить босыми ногами по росе, по камешкам, обливаться до локтей, потом до пояса, затем надевать на себя мокрую рубаху и потеть до изнеможения, и после этого должно наступать попущение хворей. Система Кнайпа отметилась в жизни Абрама Ивановича легкой ангиной и болями в пояснице, после чего отверглась как недееспособная.
Наступила эра Порфирия Иванова. Тот сразу брал быка за рога. Надо было отрастить бородищу, как у Карла Маркса, раздеться до трусов и уходить во вьюгу и прочие суровости природы. Затем ведро ледяной воды на голову и семь суток не есть. Если после таких кардинальных мер ты оставался жить, значит, будешь жить долго и счастливо. После крупозного воспаления легких пришлось оставить эту мужественную практику и отойти на заранее подготовленные позиции в виде участкового терапевта с его архаическими манипуляциями и направлениями в аптеку.
Далее были йоговские асаны, системы Шаталовой, Семеновой, Иванова, Петрова, Сидорова, а также зарубежных авторитетов: Брегга, Шелтона, Озавы и Ниши, вкупе с трансцендентальной медитацией, ребефингом, холотропной терапией и дианетикой.
Но наибольшее доверие внушала аутогенная тренировка. Ею Абрам Иванович занялся основательно. Главным здесь было расслабиться и проговаривать: «Я спокоен, я совершенно спокоен, я абсолютно спокоен, как зеркальная гладь озера». После таких проделок с собственной психикой тебе уже не страшны никакие земные катаклизмы и потрясения. Балкинд добросовестно расслаблялся, заставлял себя чувствовать тепло то в правой, то в левой руке, приятный холодок на лбу, но от влияния земных катаклизмов так и не избавился. Более того, обыкновенный вызов к начальнику орошал его лоб капельками пота в полном противоречии с тем, что предполагала аутогенная тренировка, и сердце стучало так, что ни о какой зеркальной глади озера говорить не приходилось.
А годы между тем летели, все лучшие годы. Пустыня лысины поглощала редкие оазисы растительности на голове Балкинда, и приходили безрадостные мысли о приближеии старости. В поиске верных, окончательных, средств борьбы со злой каргой Абрам Иванович наткнулся на учение друидов о целебной силе деревьев. «Эге!– воскликнул он про себя,– кажется, это как раз то, что мне нужно. Это тебе не какая-нибудь писанина современных шарлатанов. Это практика, проверенная веками. Здесь опора на природу. А природа– матушка, она никогда не подведет, в ней заложены базовые, краеугольные основания. Тут, брат, не пошалишь, тут не вилами по воде писано, тут все кондово, изначально. Американские секвойи живут по две тысячи лет и продолжают жить, несмотря ни на что. Есть примеры и поближе. В Черниговской области, говорят, есть дуб, под которым с котомкой отдыхал еще Григорий Сковорода, а потом Тарас Григорьевич Шевченко сочинял под ним свои стихи. Может, это и легенды, но под каждой легендой есть исторические основания».