Веселый Роджер – знамя вора
Шрифт:
Охранник производил странное впечатление: Джону Эйросу он напоминал огромное жвачное животное, которое набрело на лакомый куст и не думает уходить от него до тех самых пор, пока не сжует его полностью. Пухлые губы поспешно, как если бы опасались, что кто-то может отнять лакомство, срывали листья с невероятной быстротой, сделавшей бы честь любому парнокопытному животному.
Митхун Мунк сидел за спиной охранника и вдыхал запах, исходивший от ката. В какой-то момент Джону показалось, что он попросит угостить его этим лакомством. Однако отвернувшись, Митхун принялся смотреть в окно. В этот
– Порт! – буркнул Мунк, показав рукой на темно-синюю кромку моря, показавшуюся в конце улицы.
Сказано это было с такой интонацией, с какой обычно экскурсовод показывает главную достопримечательность города. Джон Эйрос невольно вытянул шею, пытаясь рассмотреть нечто значительное, но действительность оказалась гораздо хуже ожидаемого: когда машина подъехала ближе, дав возможность рассмотреть берег, он увидел несколько обгоревших русских танков.
– Что это? – невольно удивился Джон, показав на эти призраки холодной войны.
Митхун Мунк жизнерадостно заулыбался.
– Ах, это... Это русские танки. Ведь русские некоторое время пробыли в Сомали. Потом началась гражданская война, и они ушли. А вот танки еще долго поставляли нам по договору. Потом пришли американцы. – По тому, с каким настроением он рассказывал, чувствовалось, что его весьма забавляла эта международная тема. Возможно, что он даже считал себя большим специалистом в глобальной политике. – Тоже хороший народ... Так что будем надеяться, что скоро у нас появятся «Томагавки» и «Миражи». Ха-ха-ха!
Шутка получилась удачной. Джон Эйрос вяло растянул губы: предоставь этим ребятам ракетный комплекс, и они запросто истребят половину африканского населения.
Веник ката был безжалостно подъеден, от него оставались лишь жестковатые темные прутья. Осмотрев его со всех сторон в надежде отыскать хотя бы пару свежих листьев, охранник разочарованно швырнул прутья в окно. Затем на некоторое время пропал из поля зрения, спрятавшись за высокой и широкой спинкой кресла. Когда он разогнулся, то в руках у него оказался новый пышный веник ката, столь же аппетитный. Позабыв о пассажирах, он зарылся лицом в листву и не показывался оттуда до тех самых пор, пока не набил рот пахучей зеленью.
Машина, подскакивая на колдобинах, понемногу скатывалась к береговой линии, отсюда открывалась широкая панорама. Неожиданно на дорогу, видимо, увлеченные брачными игрищами, выскочили два взъерошенных бабуина и, расположившись перед машиной метрах в десяти, принялись любовно поглаживать друг друга.
Водитель невольно выругался. Джон не разобрал, что именно тот сказал, но, судя по интонации и по его гневной физиономии, было ясно, что прозвучало нечто непотребное. Шофер рассерженно надавил на гудок, пытаясь прогнать животных, однако те, явно освоившись на пыльной дороге, дружно скалились, показывая огромные, едва ли не с палец клыки и совершенно не желая покидать облюбованное место.
Объехать их не было никакой возможности: по обе стороны от дороги возвышались груды камней, выкорчеванный асфальт. Преодолеть подобную преграду мог разве что танк, да и то без большой гарантии на успех.
Машина
– Теперь не уйдут, – безрадостно подытожил Митхун Мунк. – Придется с ними повозиться.
– А может, просто ехать дальше? – предложил Джон. – Если задавим, так они сами виноваты.
Митхун Мунк посмотрел на гостя с таким осуждающим видом, словно тот собирался удавить собственного брата. Даже охранник, на минуту оторвавшись от наркотического веника, с интересом посмотрел на англичанина.
– У нас это не принято, – наконец деликатно нашелся Мунк с ответом после затянувшейся паузы. – Обезьян можно отогнать палками... хотя нет гарантии, что они не бросятся на вас, а укусы бабуинов весьма болезненны. Это ведь такие бестии! Они даже сфотографировать себя не дают, не то чтобы их с дороги прогнать! Обычно мы спрашиваем разрешения у вожака. А уж если оно получено, то тогда можно и палкой.
Джон с интересом посмотрел на Мунка – уж не разыгрывает ли он его? Но судя по выражению его лица, похоже, он не шутил. И вообще Эйрос пришел к стойкому убеждению, что в Сомали мало место для юмора.
Водитель терпеливо ожидал, пока обезьяны не намилуются, а когда совокупление все-таки произошло и довольные бабуины освободили проезжую часть, он сильно надавил на педаль газа, стараясь наверстать упущенное время. Оказывается, в этом Сомали все не так просто, как может показаться на первый взгляд.
Они покатили в сторону рыбацкого поселка, почти полностью заброшенного. Зрелище неприятное, собственно, как и все те места, из которых ушли люди: в глаза бросались обвалившиеся фасады, расписанные граффити стены; многие двери и окна и вовсе были заколочены. На некоторых домах красовались вывески с полустертыми надписями, свидетельствовшие о том, что прежде здесь были китайские рестораны. Джон невольно хмыкнул: даже такой неприхотливый народ, как жители Поднебесной, перебрались в более благополучные места.
Митхун Мунк внимательно посмотрел на британца; видимо, на его лице отобразилось нечто такое, что заставило сомалийца печально улыбнуться.
– Я помню, какими были эти места всего лишь несколько лет назад. Здесь повсюду кипела жизнь! А сейчас можно увидеть только стариков, которым просто некуда идти. Жизнь переместилась совсем в другие места, к побережью. Сейчас там сосредоточены самые настоящие деньги. Мне доводилось видеть поселки, в которых выросли настоящие небоскребы. Может, у вас есть желание проехать в один из них?
Джон Эйрос с любопытством посмотрел на сопровождающего: или Мунк шутник, каких мало, или Сомали – страна контрастов.
– Пожалуй, что прокачусь.
Митхун Мунк понимающе кивнул.
– Как далеко туда ехать?
– Минут сорок, не больше, – сообщил сомалиец.
Выехали на набережную, столь же запустелую, как и рыбацкий поселок. Узкая, под ширину машины, она серпантином спускалась к берегу. С набережной, в редких местах огороженной металлическими брусьями, просматривался весь залив, из глубин которого покосившимися погребальными крестами торчали мачты затонувших кораблей. Их было такое огромное количество, что невольно возникало впечатление, что по ним свободно можно перебраться на противоположный берег океана.