Весеннее чудо для мажора
Шрифт:
— Чтобы не подслушивали.
— Ясно. А… Лизе и правда так плохо было?
— Да, — отрезал он. — Думаешь, если дочка улыбается и огрызается — значит, она всегда такая? Лиза ранимая очень, а ты обидел ее.
— Не так все было, — поморщился я.
Черт, вот не виноват я! Не мой косяк, что Лиза подслушивала, и напридумала себе ерунду. Я тоже мог бы обвинить ее в том, что не доверяла — ну как бы я мог кинуть ее, если говорил, что люблю? А она…
… плакала. Плохо ей было, и от этого сейчас плохо уже мне самому.
Почему-то казалось, что Лиза тогда фак мне фоточкой послала, и
Нашла лоха, блин.
… интересно, а она спала с ним?
Кровь бросилась в голову при мысли об этом. Нет, даже знать не хочу… да и ясно, что спала. Лизка — горячая, с чего ей было монашкой жить? Но хотелось бы именно этого — чтобы ни с кем после меня не была.
— То есть, ты ни в чем не виноват?
— В чем-то я точно виноват, — пробурчал я отцу Лизы, ведь я не хотел, чтобы Лиза по мне плакала.
Страдала.
Не только потому, что от этого неприятно, а потому что… хм, обычно когда кто-то долго переживает — потом искренне ненавидит объект своих слез. Время, сука, лечит, и все такое.
— Рассказывай! — поторопил Никита Борисович. — Сейчас я больше всего хочу тебе морду набить за то, что дочке голову морочил, и сейчас снова объявился, но…
— Но?
— Но я понимаю, что иногда женщинам лишь бы обидеться и придумать беду. Да и любят они все вывернуть наизнанку, переиначить слова и поступки, додумать и нафантазировать. Так что рассказывай, — велел он.
И я рассказал.
Про свои планы в бизнесе. Про то, что терпеть не мог жить на деньги брата, и подрабатывал, где только мог, хотя вполне имел возможность оставаться обычным мажором — тачки, телки, тусы, терки и прочие «Т».
Рассказал, как искал избалованных богатых мальчиков на тусовках, и приседал им на уши, чтобы вложились в дело. Как налаживал контакты, как добывал деньги. И как хотел переехать на время.
— Лиза услышала этот разговор. Я терпеть не могу объяснять кому попало то, что касается только меня, и сказал… хрень сказал, — поморщился я. — Вроде, что Лиза останется здесь, а я буду там, и отношения — это фуфло. Но мало ли что я сказал какому-то долбанату? Лизу я бы не кинул, я ее любил и люблю, — сжал кулаки, все еще злясь и на Лизу, что сбежала, и на себя, из-за того что речь не фильтровал. — У нее учеба, а мне в то время на учебу было плевать. Я не собирался таскать ее с собой по дешевым хатам, по новым городам, где я бы целыми днями на работе пропадал, а она бы ждала дома — и ни родни, ни учебы, ни друзей. Зачем? Я бы приезжал к ней, а как наладилось бы, простите, забрал бы к себе. А Лиза поняла все так, словно…
— Словно ты с ней играл. И отношения — временные, — договорил Никита Борисович. — Помню. И дочкины слова, что ты ее не уважал никогда, и что стыдился.
— Уважал. И никогда не стыдился. С чего бы?
— Она комплексовала, что… ну, что не фотомоделью была.
— Да нахер они нужны? Я Лизу любил и люблю, — не выдержал я — вот Лиза дура-то! Нашла из-за чего комплексовать. — Не собирался я ее таскать как свою девушку по блатхатам и нарковечеринкам, я же не дебил! В нормальные места ее водил — в кино, в кафе, в
Мы с Никитой Борисовичем замолчали. Приязни в его глазах не прибавилось — мы до этого пару раз виделись, и он и тогда был насторожен ко мне. Не грубил, Лизе не запрещал ничего, но я чувствовал скрытую враждебность всегда.
— А не искал почему? Раз так любишь.
— Разозлился. Бросила же, вот я и решил забыть, — дернул я плечом. — Жалею теперь.
— И?
— И не отпущу, — честно признался я. — Можете приступать к битью моей морды — потерплю малость, но в закат не свалю. И Витьке Лизу не отдам — лох он. А еще мой сводный брат.
Никита Борисович нахмурился, и была у меня мысль выболтать ему про хитросделанную Лизу, замутившую с придурком мне назло, но я не стал.
— Совпадение.
— Ну-ну, — хмыкнул он.
— Так что? Морду-то бить будете?
— Буду, — кивнул Никита Борисович. — Потом. Если еще раз обидишь дочку — и морду набью, и другие места. Успеется. А пока подожду, и мешать не буду. Идем в дом, — он указал на крыльцо, куда вышли Лиза со своей мамой — обе обеспокоенные, и уже готовые вызывать полицию.
Я тронул Никиту Борисовича за плечо, и спросил:
— Почему?
— Потому что ты принес инструменты, а Вик принес бы только маникюрный набор, — хмыкнул он. — Чудила тот еще. Да и Лиза, когда вы вместе были, светилась. Не просри.
ЛИЗА
— Красивый мальчик, — заметила бабушка.
— Обаятельный, — согласилась мама.
— Козел, — заключила я.
— Ой, Лиз, все они козлы. И что, теперь не размножаться, раз козлы? — бабушка приобняла меня, и повела в дом. — Вырастет, и перестанет быть таким… наверное. Вот мой Никита тоже тем еще засранцем был, но взялся же за голову.
— К тридцати годам, — вздохнула мама.
— А до этого папа таким-же товарищем был? — я кивнула на выход, и жадно вгляделась в мамины глаза.
Мама смутилась, и промолчала. Да и бабушка не стала меня просвещать.
Ну, как обычно! Я в курсе некоторых деталей, конечно, но узнавала я их нечаянно. С папой однажды поехали к его друзьям, на очередные шашлыки, а мама дома осталась. А потом выяснилось, что в той компании была одна дама, с которой у папы что-то там было лет так сто назад, еще до встречи с мамой… ох, как же мама тогда обиделась! И это при том, что папа к той женщине даже не подходил.
— Все равно, таким как Андрей папа никогда не был! — я принялась убирать со стола, а вот мама, наоборот, поднялась, и поставила чайник. — Папа тебя всегда уважал, я ведь помню, как он в нашей жизни появился, не такая мелкая была.
— Пусть это останется нашим маленьким секретом — уважение твоего отца ко мне, и наша первая встреча, — хмыкнула мама.
Снова загадки! Знаю же, что мама его секретарем работала. И даже помню, как папа впервые пришел к нам с букетом. И как иногда сидел у нас на кухне помню. Но все воспоминания такие смазанные… а родители продолжают делать загадочные лица, нет бы как порядочным людям мое любопытство утолить!