Весенние соблазны
Шрифт:
Муж не слышит. Его лицо сосредоточено, брови нахмурены, пальцы мелькают в воздухе быстро-быстро.
Музыкант, исполняющий сложнейший пассаж.
Маг за работой.
Обычно я люблю наблюдать, как он тренируется, оттачивая мастерство, но сейчас это зрелище только злит. Зря я что ли полчаса уговаривала его посмотреть на мой наряд?
Кладу руку ему на плечо:
— Элвин!
Цветок идет рябью и расплывается некрасивым пятном. С чувством выругавшись, Элвин сминает его, как неудачный черновик. В воздухе повисает едкий запах гари.
— Франческа, ну что ты творишь?
— Я не штудирую законы, когда мы собираемся на прием.
— У меня не было выбора. Иначе я рисковал умереть от скуки, ожидая пока сеньорита определиться.
— Так помоги мне. Какая шляпка лучше.
— Эта, — кивает он, не глядя.
— Подожди, я померяю.
— Ни в коем случае! Не заставляй меня в этом участвовать или я вынужден буду честно сказать все, что я думаю о твоих шляпках.
Я с досадой кусаю губы. Ну вот — напросилась, называется.
— Они так ужасны?
— Радость моя, — проникновенно говорит Элвин. — Ты могла бы поехать не только без шляпки, но и без платья. Зачем прятать красоту?
Да уж. Мой муж знает толк в комплиментах.
Я пытаюсь выйти из кареты, но на последних ступеньках Элвин подхватывает меня за талию, чтобы поставить рядом с собой.
— Я и сама могу спуститься! — притворно возмущаюсь я, даже не пытаясь высвободится из его объятий.
— Договорились. В следующий раз все сделаешь сама, — хмыкает он, целуя меня за ухом. Там, где под тонкой кожей бьется голубая жилка.
От мимолетного прикосновения горячих губ по телу расходится сладкая дрожь. Ноги слабеют, чтобы не упасть, я обнимаю своего мужчину. Перед закрытыми глазами встают непристойные, но такие возбуждающие картинки, и я вдруг понимаю, что шнуровка платья затянута уж слишком туго…
Элвин мгновенно ловит мой изменившийся настрой. Прижимает к себе крепче и целует еще раз — теперь в полураскрытые губы. Настойчиво и властно, поцелуем, который способен воспламенить и монахиню.
Забыв обо всем, кроме друг друга, пьяные объятиями и прикосновениями, мы так и замираем у входа во дворец княгини.
— Может к грискам этот прием? — выдыхает он, прерывая поцелуй.
— Нельзя. Ты же знаешь.
— Ладно, — мурлычет он мне на ухо. — Во дворце княгини полно уютных чуланчиков, сеньорита. И мы еще не все из них опробовали.
— Нет.
Кровь бросается мне в лицо, как всегда, когда я вспоминаю о том случае, когда поддалась на его уговоры.
В чулане было тесно, стояли какие-то ведра, тазы, швабры. Элвин притиснул меня к стене и долго, ругаясь, задирал одежду — как назло, в тот день я надела пышное платье со множеством юбок. Было неудобно и безумно страшно, что нас застанут. Я балансировала на одной ноге, цеплялась за его шею, чтобы не упасть, и кусала губы. В голове билась одна-единственная мысль «Только не стонать!». А не стонать было невозможно — он врывался в меня резко, глубоко, и мое тело отзывалось сладостными спазмами на каждое движение. Хотелось кричать в голос от осознания своей развратности, порочности, от обжигающего стыда и такой же обжигающей похоти…
Шаткий шкафчик рядом трясся
Невыносимо стыдно и страшно. Сладостная отрава этого страха и стыда стала последней каплей! Я прокусила себе губу до крови, чтобы не закричать, но даже не заметила этого. Слишком хорошо, мучительно-хорошо было. Фэйри остановились за дверью, перемолвились несколькими словами, послышался смех. Мы замерли, сдерживая стоны.
Стоит мне закрыть глаза и вызвать в памяти этот чулан, я вспоминаю то мгновение. Стыд, страх, безумное возбуждение, сводящее с ума ощущение мужчины внутри, горячие и жадные губы, сильные пальцы, стискивающие ягодицы — позже оказалось, что он наставил мне синяков.
И голоса фэйри за хлипкой дверью.
Наслаждение было невероятным. Долгим, почти болезненным. Мы, задыхаясь, сползли по стенке. И еще минут двадцать просто сидели в обнимку. Не осталось сил даже на разговоры.
А потом я почувствовала себя ужасно развратной и грязной. Чуть не расплакалась. Элвин поцеловал меня в нос и сказал, что я маленькая ханжа. Но совершенно изумительная и замечательная ханжа.
Когда мы выбрались обратно к гостям, княгиня все поняла по моим припухшим губам и растрепанной прическе и не уставала весь вечер тонко издеваться по этому поводу. И я сидела с каменным лицом, внутри умирая от стыда, и делала вид, что не понимаю ее намеков.
Элвин же только потешался, наблюдая это зрелище. Его таким не проймешь, он абсолютно бесстыжий.
Нет уж! Пусть я до сих пор обмираю от возбуждения при мысли о том чулане, повторить подобное я не готова. Не сегодня.
И вообще никогда!
Прием в самом разгаре. Мы проходим меж фэйри, приветствуем знакомых, улыбаемся в ответ на фальшивые улыбки и повторяем вежливые, ничего не значащие фразы.
Временами Элвин дотрагивается до меня — словно невзначай. Подает бокал с вином, придерживает за локоть, поправляет и без того идеально сидящую брошь на корсаже. Каждое такое действие сопровождается многозначительной улыбкой и раздевающим взглядом, от которого по телу разбегаются сладкие мурашки.
Еще хуже становится, когда он, склонившись к моему уху, с совершенно серьезным лицом отпускает возмутительное и возбуждающее замечание по поводу моего декольте.
Вот ведь бесстыжий!
Я следую за ним, как в тумане. Кровь стучит в висках, хочется запустить руку в короткие пепельные волосы, прикоснуться ладонью к свежевыбритой щеке, поймать отзвук своего желания в глубине голубых глаз.
Как он это делает?! Как без малейших усилий, без красивых слов и изысканных комплиментов заставляет меня желать его снова и снова? Забывать о приличиях, становиться похотливой мартовской кошкой в его руках…
Жизнерадостное «Элвин!" вырывает меня из мучительных и сладостных фантазий.