Весенний детектив 2010 (сборник)
Шрифт:
– У человека должно быть много пространства вокруг, в тесном он хиреет, чахнет. Хотите посмотреть весь дом?
– Не откажусь. При обыске я по большей части в гостиной торчал. Хотелось бы посмотреть, где творят скульпторы…
Показ Седов начал с третьего этажа, то есть с мансарды.
– Это мастерская, но здесь я только делаю эскизы на бумаге… Это просто холл, здесь играют на бильярде, зона отдыха… Прошу вас вниз. Это кабинет…
Собственно, кабинет больше походил на библиотеку – стены заставлены шкафами с книгами, посередине письменный стол, кресла. Носов обошел помещение по периметру –
– М-м-м… – в знак восхищения качал он головой. – Сколько книг! И старинные есть?
– С ятями? Конечно. И редкие экземпляры, но мало.
– А тут что, все по анатомии?!
– Ну, не все. Половина шкафа по анатомии.
– А зачем? Вы же не медик…
– Скульптору анатомия необходима, нужно знать и пропорции, и расположение мышц, и скелет. Художники Ренессанса выкупали трупы у палачей и препарировали их с целью познания устройства человека. Притом рисковали жизнью, ведь их непременно казнили бы за такое. Идемте дальше.
Седов много рассказывал, собеседником он оказался весьма занимательным. А Носов постоянно извинялся, так как порой скульптор обращался к нему с вопросом и вдруг обнаруживал, что гость не слушал его. Владислав Иванович посматривал на Носова как на больного, вот-вот готов был дать совет, мол, вам срочно надо к врачу. Добрались до мастерской в пристройке, где воображение поражало количество и разнообразие скульптур – от маленьких статуэток до колоссов.
– Я попал в музей, – развел руками Носов. – Неужели это все ваши работы?
– Да, все мои. – Заложив руки в карманы брюк, Седов вместе с гостем обходил мастерскую. Как будто давно не видел свои творения, а теперь они вернулись из его прошлого, и создатель по-новому взглянул на них. – Вот копия бюста римского патриция. Я сделал ее, будучи студентом. А это неудачная работа – требовалось показать женщину-трудягу, у меня получился гермафродит. А это я так… для себя высек из цельного куска мрамора…
Скульптор поискал глазами гостя. Тот снова его не слушал, а стоял в центре мастерской у неоконченной скульптуры обнаженной женщины. Она была вылеплена из глины и еще не высохла, да и недоделок даже несведущий глаз Носова нашел массу. Но скульптура была прекрасна. Женщина, запрокинув руки, поправляла волосы, присев на обрубок колонны. Сидит высоко, ноги ее свешены и скрещены, такое ощущение, будто она только что искупалась и готова… ожить. Главное, скульптура небольшая – сантиметров семьдесят в высоту, – а впечатление производит.
– Да, это она, – смутился Седов, потупившись.
– Что? – очнулся Носов.
– Это Мила. Я вылепил ее на днях. Что с вами? Вы нездоровы?
– Здоров, – обходя вокруг скульптуры, сказал Носов. – Я очень здоров. А ведь это вы, Владислав Иванович.
– Что – я?
– Вы убили Милу. Видите ли, убита девушка профессионально, то есть точно в сердце одним ударом. Анатомия, господин скульптор, вас подвела. Необязательно быть десантником, служить в ОМОНе, пройти разведшколу, достаточно знать, куда бить.
– Как вы говорите? – Нет, не испугался Седов. – Достаточно знать?
– Да. Мало кому удается убить одним ударом, хотя в ваших руках было потрясающее оружие – кинжал милосердия. Но
– Но там она и была.
– Не-а! Это была соседка. Она беспрепятственно заходит к Муравину, потому что ее кот повадился ходить к старику, а Муравин терпеть не может кошек и требует, чтоб их забирали с его территории немедленно, чтоб коты не метили двор. Сейчас март, коты в марте любви предаются, их секрет особенно воняет. Такая простая причина, а вам помогла направить нас на Ирину, у которой железный мотив и без ваших стараний. А каков ваш мотив, Владислав Иванович? Вы же действительно ее любили. Муравин-то сгорал от старческой похоти, а вы любили.
– У вас нет доказательств, – сказал Седов спокойно.
– Да, вы правы…
И вдруг Носов легонько толкнул скульптуру, она полетела на каменный пол. Фигурка женщины разбилась не вся, только та ее часть, что высохла, остальная смялась. А вот обрубок колонны разлетелся вдребезги, и среди осколков лежали ножны, которые Седов похоронил в колонне. Носов поднял ножны, усмехнулся:
– Иногда интуиция выдает точные инструкции. Вы же не будете отрицать, что ножны от стилета? Рисунок тот же, что и на рукоятке. Ответьте, почему вы, большой человек, докатились до убийства?
Седов сначала опустился на табуретку, после паузы ответил:
– Потому и убил, что любил. Как в пошлой песенке: «У попа была собака, он ее любил…» Я любил в ней красоту, наивность, открытость, чистоту… Мила, правда, была глупой девушкой, не имела знаний, но… в ней присутствовала сама природа – такая, какой ее создал Бог. А убил я порок. Низменное создание, расчетливое и жадное, беспощадное и хитрое. – Он поднял глаза на Носова. – Ей было всего двадцать лет, а она знала, как использовать окружающих, не затратив себя. Я убил ради ее парня Паши, даже ради Муравина, которого эта маленькая дрянь завязала в узел. Уверяю вас, Мила, получив от него завещание, пришла бы к тому, что Леньке следует укоротить жизнь. Убил ради тех, кто мог встретиться ей в будущем… Но я и пожалел ее. Мила была обречена, ее бы обязательно кто-нибудь все равно уничтожил, только мучительно. Ведь то, что она делала, не прощается. А я убил быстро, как убивали рыцарей в Средневековье.
– Ради Паши, говорите? Не верю. С вашей помощью Паше светит мно-ого лет колонии. Светило!
– Да, мне стыдно. Я обдумывал, как вам все рассказать… и не решался.
– Ладно, Владислав Иванович, всякие там психологические тонкости мне непонятны, я же тупой мент. И вот что предлагаю вам: садитесь и пишите чистосердечное признание, оформим как явку с повинной.
Седов сел за стол у окна мастерской, взял из стола бумагу (у него здесь много чего имелось) и начал писать. А Носов вышел на воздух. Здесь он был особенный, похожий на деревенский. Только от мыслей, связанных с таким необычным делом, следователь отделаться не мог. Произошедшему есть лишь одно объяснение: