Весенний Король
Шрифт:
Мария потом рассказывала… Она всегда была на стороне только Константина.
А Юлиана тогда даже засмеялась бы. Если бы к ней уже вернулась речь. Но это случилось позже.
Зато Евгений тогда заговорил со спасенной маленькой кузиной почти сразу. Едва они отошли шагов на десять от орущего в сердцевине крапивного царства Романа.
— Юли, пока ты молчишь и зря слов на ветер не бросаешь, тебе надо научиться читать. Давай начнем сегодня. Тогда ты сможешь написать всё, что пока не в силах сказать.
Марии
Мария этого не скрывала никогда. В детстве не умела, потом — уже не считала нужным.
Что ж, пускай. Юлиана именно тогда решила, что ее рыцарем будет Евгений.
2
— Вы могли его спасти. Вы были единственным человеком, кого Роман любил. Уж как умел. Но вы предпочли только еще глубже столкнуть его в пропасть.
Старая нянька — единственная, кто любил самого Романа. С его смертью она потеряла всё. И уже ничего не боится.
Когда-то они, все дети императорской семьи, звали ее просто Фео. Никто даже не помнил имени Феодора. И она была самой доброй во всём дворце… после мамы.
Даже если тоже отвернулась, когда ее драгоценный любимец напал на маленькую Юли. К Юльхен Фео тоже относилась хорошо, но Романа любила больше. И прощала ему всё.
Но когда началась расправа уже над ее любимцем, Феодора бы не ушла сама, не отошли ее прочь строгим приказом лично принц Константин. Наследник мидантийского престола.
— Да, именно так, — спокойно согласилась Юлиана. — Я-то не любила его никогда.
Можно было не принимать Феодору. Еще Евгений назначил ей содержание и домик в провинции. Чтобы она не нуждалась ни в чём. И жила подальше от столицы.
А спустя три дня после его исчезновения бывшая нянька вдруг попросила аудиенции.
В этой комнате с камином Феодора прежде бывала редко. Здесь чаще играли в детстве Мария и Юлиана. Вот на этом же теплом, плотном ковре — посреди оживленного искусной рукой вышивальщицы огромного восточного рынка.
Иногда к ним еще присоединялась маленькая Зоя, но редко.
И, любуясь порой лепными картинами на высоченном потолке, они воображали сцены далекого прошлого чужих стран. Сочиняли сказку чужой жизни. Она всегда кажется привлекательней своей. Как далекий восточный рынок — ярче и экзотичнее мидантийского.
— Вы когда-нибудь вообще любили? — Черная горечь в выцветших глазах, едкая горечь в надтреснутом голосе.
И вечное обвинение. Живая, воплощенная злоба пристально смотрит сейчас на Юлиану. Сверлит запавшими глазами.
Сколько лет этой высохшей старухе? А ведь не так уж далеко за сорок. Юлиана прекрасно помнила добрую няню молодой и красивой. Мама
— Да. — Еще не хватало опускать глаза. Не клонила взор долу и за худшее. Ни перед кем. — Люблю и сейчас. Маму. И отца — хоть никогда его и не видела. И моего мужа.
— Тоже покойного — какое совпадение, — смеется нестарая старуха. Кажется, по воле Евгения ее даже пропустили тогда в императорскую крипту. Попрощаться с Романом. И надолго оставляли там наедине с мертвым воспитанником. Рыдать в одиночестве. — Вы стали последней, Ваше Величество. И заняли Пурпурный Трон. Каково это — победить всех? Пурпурный Престол того стоит?
— Я любила Евгения.
Только почему-то прежде было так трудно это выговорить.
Потому что ладно, когда не верят другие. Ненавидящие, люто завидующие. А когда еще и он сам?
— Вам нет причин лгать мне, — качает седыми косами Феодора, качается в такт огромная тень на стене. Играют блики на выцветшем ковре-рынке. В свете жарко разожженного камина. Раньше здесь были смех и игры, теперь — черное горе, одиночество и бессильная старость. — Я ведь никто, Ваше Величество. Жалкая пыль под вашими ногами.
И никем была и для своего драгоценного Романа. Любовь и впрямь не всегда взаимна. И не только романтическая.
— Я не лгу. Евгений лучше и Романа, и меня. Но у тебя есть право мне не верить. Сердцу не прикажешь. И потому я любила не Романа, а Евгений — не меня. Так бывает часто.
И объяснять это приходится не только малым, но и старым. А еще иногда — себе. Чтобы не так злиться. И без того прозлилась и проненавидела почти пятнадцать лет. И чуть не испортила даже то, что могла сохранить.
Не лютая ненависть ли состарила совсем недавно еще молодую и сильную женщину? Почему она не родила своих детей? Почему из всех принцев и принцесс больше всего любила самого недостойного? Неужели за одну лишь красоту? Или за «резвый нрав», что порой так умиляет некоторых взрослых? В детях, щенках и котятах.
Или больше всего такие Фео жаждут любви от тех, кто не даст ее никогда? Дороже всегда невозможное?
— Роман мог бы еще жить да жить. — Алые блики на измученном горем лице лишь подчеркивают глубокие морщины. И пепельно-серый цвет. — Он умер совсем молодым.
— Да, почти как мои родители. Как когда-то Зордесы. Как умерли бы я, Зоя и Евгений — если бы твой Роман выжил.
Еще тогда не выжили бы Константин и Мария, но их бывшая нянька и без того считает мертвыми. А врага разубеждать не стоит. Любого.
И каким видит сейчас лицо императрицы Феодора — в таких же бликах? Зловещим?
Глухая ночь, горящий камин, одинокая свеча, странный разговор. Они обе потеряли всё.
Нет, у Юлианы есть еще Вики. И такая мелкая безделица, как императорская власть.