Весенняя путевка
Шрифт:
Почистят свою совесть и с облегченным сердцем вернутся к своим просиженным креслам у телевизоров и пирогам со свининой. Вы поглядите только!
И Лина глядела, и ей действительно стали казаться смешными эти толстые, неуклюжие пожилые люди, и так приятно было сознавать, что она не такая, как они. Так приятно, что она среди других, не смешных, а тех, которые смеются.
– Посмотрите на ту, в красных носках!
– подхватил Улитин.
– Ну, в детском картузике, вот приседает-приседает!.. Села! Все! Нет, поднялась! На соревнованиях по художественной гимнастике она даст жару, если бревно под ней не сломается!
Никто не засмеялся,
– Голос у тебя, Улитин, незаменим для траурных извещений, сообщений о стихийных бедствиях и проигранных матчах. Держись своего жанра. Не остри! А?
Тут кое-кто засмеялся - голос был действительно гулкий и мрачновато-траурный какой-то... И Улитин слегка обиделся.
– Вот сейчас я тебе как дам! Сам держись своего жанра!
– Вот цепная реакция!
– Чего-чего-чего? Цепная?
– На легкую товарищескую критику. Как у цепного пса, сразу: р-р-р! Гав! И за ногу!
Улитин, смеясь, навалился на Артура, они покатились по песку, но уже через минуту им надоело, и они остались лежать рядом там, куда докатились в борьбе.
Отряхиваясь от песка, Артур похлопал Улитина по животу и снова повернулся к Лине:
– У этого парня под его простодушной внешностью скрывается глубокое внутреннее свинство!
Улитин быстро перевернулся и шлепнул ладонью по тому месту, где только что был Артур, но тот уже вскочил на ноги, невозмутимый, насмешливый, слегка обозленный борьбой с Улитиным, который был не только вдвое его сильнее, но и вообще тяжеловес и силач.
Один за другим все начали подниматься: кто-то предложил купаться, море было еще очень холодное, и отказываться считалось трусостью.
Лина и подумать боялась сунуться в это холодное море, но сейчас же вскочила, чтоб не отстать от других.
– Пошли?
– весело и дружески сказал Артур, и она, все еще стесняясь оттого, что на нее смотрят, спеша скорей спрятаться, побежала к воде.
С первых же шагов по мелководью дух у нее захватило от холодных, ну просто ледяных, как ей казалось, брызг, но кругом нее все бежали, гогоча, вскрикивая и поднимая фонтаны этих ужасных, заставлявших ее болезненно вздрагивать брызг, и она, тоже вскрикивая, бежала вприпрыжку. Нестерпимо хотелось остановиться, повернуть обратно к берегу, упасть в горячий песок и, стуча зубами, понемногу отогреться. Но она продолжала бежать - только бы не опозориться, не отстать от других.
Наконец, когда ей показалось, холод совсем сковал ноги, вода подошла выше колен, так что и бежать было нельзя, она остановилась, но тут же почувствовала теплую руку Артура, весело тянувшую вперед, и они уже вдвоем, держась за руки, бурля мешавшую идти, все более глубокую воду, рванулись дальше и наконец разом бросились и поплыли.
Проплыв несколько шагов, она встала по грудь в воде, еле удерживая дрожь, покрытая гусиной кожей, прерывисто, сдавленно дыша, отчаянно стараясь не показать лицом, до чего ей худо.
И тут кто-то из весело вопивших, окунавшихся и выскакивавших с гоготом на поверхность, зацепил ее за шею и сунул головой под воду. Она сейчас же выпрямилась, хватая воздух открытым ртом, но шутка уже понравилась - ее окунали снова и снова, она совсем потерялась и крикнула "Не надо!" под водой, так что хлебнула горькой морской воды, снова набрала воздуха и хотела крикнуть, но опять с головой оказалась под водой.
В это время мяч, брошенный издали, упал в воду, все кинулись становиться в круг и Лину забыли.
– Тебя окунули?.. Это всех так! Становись!
– окликнула издали Люка. Держи!
Мяч полетел ей прямо в руки, она судорожно потянулась холодными непослушными руками, упустила и с отчаянием услышала чье-то досадливое, презрительное "э-э-э!", тем более ужасное и обидное "э-э-э!", что она хорошо играла в баскет, но никто уже ей больше не пасовал мяча, и она, как забежавшая на спортплощадку собачонка, только носом водила вправо-влево, провожая глазами летающий мяч, пока судьба не смилостивилась: она одной рукой, пальцами перехватила и мягко удержала перехваченный трудный мяч, скользкий, неудобный, и сильным махом пустила его в другой конец круга парню, который и среагировать не успел от неожиданности!
С восторгом, глупым, смешным, но все равно упоительным, услышала уважительный возглас: "Ого!" Она стала равной! Нет, из лучших. Ей чаще стали посылать мячи, чем Люке, гораздо чаще. И она этого заслуживала, уж все видели!
...С этого самого дня началась и пошла для Лины совершенно новая, легкая, вольная полоса жизни со своими законами, такими простыми и забавными, что она усваивала их прямо на лету.
После скучной зимы, дурного самочувствия, продленных бюллетеней, лекарств, рентгенов и очередей в коридоре поликлиники - после всего, что они с дедушкой, малодушно и суеверно избегая какого-нибудь определенного медицинского термина, называли "бок", - она почувствовала себя совсем здоровой и точно попала в какую-то страну, где ничего не болит, никуда не надо торопиться, не надо думать, работать, даже одеваться почти не надо! Надо быть своей в компании, уметь танцевать, играть в мяч, плавать и, главное, быть веселой, то есть смеяться шуткам, самой уметь сострить, надо всем насмешничать, все высмеивать, с полуслова подхватывать любой розыгрыш...
Где-нибудь в автобусе во время наезда в город на футбол, заметив, что пассажиры прислушиваются к их разговору, кто-нибудь из компании вдруг со страстным интересом, слегка понизив голос, что всегда привлекает внимание, задавал первый попавшийся вопрос:
– Ну как? Окончательное решение уже есть?
И надо было отвечать быстро, не задумываясь:
– Ты что, не читал?
– Что ты говоришь? И как же теперь будет?
– Перевели на второй этаж!
– Окончательно? Ай-ай! А что же без кольца?
– Ну, а Амалия? Она для него все!
– Но ведь Зикульдин в Курске!
– А какой громадный хвост еще от первого квартала остался!..
Нечаянные слушатели вытягивали шеи, следили за спорщиками, изо всех сил стараясь уловить, о чем идет речь, просто на глазах все глубже увязая в недоумении. Чуть прояснялось, что какого-то Зикульдина перевели на новое место, по-видимому вследствие того, что у него остался "хвост" от первого квартала, хотя неясно, почему ему так не хватает какого-то кольца, тут же возникала около него на все готовая Амалия, и вдруг обнаруживалось, что кольцо-то, видимо, для того, чтоб раскачиваться под потолком, зацепившись хвостом. Значит, дело шло о зоопарке? Но тут же новое нагромождение все путало окончательно - и Амалии не было, а речь шла об аномалии, и тут же Аномалия оказывалась капризной девицей, которая отказывалась переезжать на второй этаж, и так далее.