Вешние воды Василия Розанова
Шрифт:
Незадолго до смерти дочь В. В. Розанова Татьяна спросила его: «Папа, может быть, ты отказался бы от своих книг «Темный лик» и «Люди лунного света»?» Он ответил, что нет, так как считает, что в этих книгах что-то есть верное [391] . То же подтвердила и Надежда Розанова: он ни от чего не отрекся из того, что утверждал в жизни [392] .
«Мне очень больно, что я не успел написать В. В. [393] . Вы, вероятно, знаете, что между нами были глубокие и сложные отношения. Он знал, что я его люблю и признаю одним из величайших религиозных мыслителей, не только русских, но и всемирных. И вместе с тем между нами лежал тот меч, о котором сказано: Не мир пришел Я принести, но меч [394] . Всю свою огромную гениальную силу В. В. употребил на борьбу со Христом, Чей Лик казался ему темным и Кого он считал Сыном Денницы [395] , т. е. Злого Духа. Я хорошо знал и теперь знаю еще лучше, что это было страшное недоразумение. Я не сомневаюсь, что, подобно пророку Валааму [396] , В. В. благословлял то, что хотел проклясть; и если он умер, как Вы пишете, весь в радости, то радость эта была Христова, и он, умирая, понял все до конца. Обо всем этом я хотел ему сказать, но Вы чувствуете, как трудно это было сделать. Когда Ховин собирался к Вам ехать, я готовил большое письмо, чтобы отправить с ним, – и вот в последний день Ховин
391
РГБ. Ф. 249. Оп. 2. Карт.10. Ед. хр. 2. Л. 113.
392
РГБ. Ф. 249. Оп. 2. Карт. 8. Ед. хр. 22. Л. 1.
393
Василию Васильевичу Розанову.
394
«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его» (Библия. Новый Завет. Евангелие от Матфея. Гл. 10. Ст. 34–36).
395
Одно из имен падшего ангела, отождествляемого с сатаной, дьяволом.
396
Валаам – прорицатель из города Пефор (Птор), или Фафур, на Верхнем Евфрате, призванный, согласно библейскому повествованию, царем Моава Валаком проклясть израильтян, расположившихся станом в степях Заиорданья против Иерихона и готовившихся к вступлению в Землю обетованную.
397
Российская государственная библиотека (РГБ). Ф. 249, к. 8, ед. хр. 22.
«Я мало знал Василия Васильевича [398] , но я умел почувствовать всю глубину его духа. Всю совершенно изумительную, потрясающую многогранность его души. Я никогда не забуду тех минут, когда он входил в мой кабинет и сразу все оживало, все приходило в движение, все начинало жить и дышать. Дар жить, любить жизнь и вызывать эту любовь к жизни у всего и всех – было одним из самых изумительных свойств Василия Васильевича. И по мере того, как уходит воспоминание о нем в прошлое, я все сильнее ощущаю громадность потери, понесенной Россией и всеми знавшими и любившими покойного, и чувствую, как много и лично я потерял в его лице. Если жизнь оценивает людей по степени их незаменимости, то Василий Васильевич, конечно, незаменим как культурная, творческая личность никогда до скончания времен. Никому никогда не было дано того, чем обладал Василий Васильевич. Никому никогда не было позволено того, что было позволено ему. Каждый шаг его был целой концепцией, новой и оригинальной, каждая мысль, брошенная мимоходом и невзначай, – целым замком грез и видений. Василий Васильевич, несомненно, самый богатый, самый замечательный, самый гениальный человек, с которым меня сводила жизнь. И от сознания этого еще тяжелее мириться с происшедшим. Утешаешься тем, что он не мучается, не страдает больше, но это – утешение слабое, ибо при его любви к жизни он, кажется, и больным умел бы жить и думать».
398
Розанова.
399
Георгий Адольфович Леман-Абрикосов (1887–1968) – филолог, переводчик, издатель философской литературы. Помогал В. В. Розанову (1918), собирался издавать его сочинения, но это знакомство стало в итоге причиной его первого ареста, окончившегося в августе 1927 г. приговором к ссылке на 3 года за то, что «пропагандировал в антисоветских целях антисемитско-церковного писателя Розанова, читал о нем доклады, пытался организовать кружок».
400
Новый мир. 1998. № 10.
«Я считаю В. В. [401] гениальным человеком, замечательнейшим мыслителем, в мыслях его много совершенно чуждого, а – порою – даже враждебного моей душе, и – с этим вместе – он любимейший писатель мой».
«Меня, иностранца по крови и в душе, особенно привлекает в Василии Васильевиче [403] именно его русское лицо, полное противоречий, но и не знающее преград в поисках правды; дивным представляется мне тоже его чисто русский душевный анархизм».
401
Розанова.
402
Вопросы литературы. 1989. № 10.
403
Розанове.
404
Александр Николаевич Бенуа (21 апреля / 3 мая 1870 г., Санкт-Петербург – 9 февраля 1960 г., Париж) – художник, историк искусства, художественный критик, основатель и главный идеолог объединения «Мир искусства».
405
РГБ. Ф. 249, к. 7, ед. хр. 20.
«Быть может, он самый гениальный человек в России, но и самый страшно моральный человек. В своих публицистических статьях он ненавидит евреев, а в своих религиозно-философских книгах он восславил иудаизм и был, быть может, большим иудеем, нежели сами иудеи. За все двадцать веков христианства никто не дал такого сильного отрицания христианства, но и едва ли кто-нибудь так страшно рвался к церкви, как Розанов.
Цинизм от страдания, от чувства вины, тоска быть униженным и крайняя замкнутость – в этом пафос его изорванной, трагической души… Он постоянно стремился горечь прежних нелепостей заглушить сладостью нового слова.
Но все же Розанов есть изумительный, потрясающий факт русской истории, которого простым отрицанием не вытрешь и никакою слепотою не обойдешь. Такой оригинальности, широты мысли, глубины анализа и открывающихся горизонтов, какие явил Розанов, ни у кого до него не было. По сравнению с ним все русские гении, за исключением, может быть, только Достоевского, прямо обыкновенные люди. Он принес новую мысль понимания самого важного, что есть: пола и рода.
И в то же время Розанов принадлежал к тем одиноким мира, изгнанникам человечества, которых трудно понимать, еще труднее, может быть, о них рассказать другим. Печать чего-то другого, не нашего, печать какой-то драгоценной уники лежит на каждом самом незначительном его произведении, будь то журнальная статья или газетная заметка…».
406
Новое слово. 1919. 22 янв. № 13.
«Что еще писать о Розанове? Он сам о себе написал. И так написал, как никто до него не мог и после него не сможет, потому что…
Очень много потому что. Но вот главное: потому что он был до такой степени не в ряд других людей, до такой степени стоял не между ними, а около них, что его скорее можно назвать явлением, нежели человеком. И уж никак не писателем, – что он за писатель! Писанье, или, по его слову, выговариванье, было у него просто функцией. Организм дышит, и делает это дело необыкновенно хорошо, точно и постоянно. Так Розанов писал – выговаривал – все, что ощущал, и все, что в себе видел, а глядел он в себя постоянно, пристально.
Писанье у писателя – сложный процесс. Самое удачное писанье все-таки приблизительно. То есть между ощущением (или мыслью) самими по себе и потом этим же ощущением, переданным в слове, – всегда есть расстояние; у Розанова
«Всякое движение души у меня сопровождается выговариваньем», – отмечает Розанов и прибавляет просто: «Это – инстинкт». Хотя и знает, что он не как все, но не всегда понимает, в чем дело; и, сравнивая себя с другими, то ужасается, то хочет сделать вид, что ему наплевать. И отлично, мол, и пусть, и ничего скрывать не желаю. «Нравственность? Даже не знал никогда, через ъ или через е это слово пишется».
Отсюда упреки в цинизме; справедливые – и глубоко несправедливые, ибо прилагать к Розанову общечеловеческие мерки и обычные требования по меньшей степени неразумно. Он есть редкая ценность, но, чтобы увидеть это, надо переменить точку зрения. Иначе ценность явления пропадает, и Розанов делается прав, говоря: «Я не нужен, ни в чем я так не уверен, как в том, что я не нужен». Он, кроме своего я, пребывал еще где-то около себя, на ему самому неведомых глубинах.
«Иногда чувствую чудовищное в себе. И это чудовищное – моя задумчивость. Тогда в круг ее очерченности ничто не входит.
Я каменный. А камень – чудовище…
…В задумчивости я ничего не мог делать. И с другой стороны все мог делать. Потом грустил: но уже было поздно. Она съела меня и все вокруг меня».
Но, конечно, соприсутствовало в Розанове и человеческое; он говорит и о нем с волшебным даром точности воплощения в слова. Он – явление, да, но все же человеческое явление.
Объяснять это далее – бесцельно. Розанова можно таким почувствовать, вслушиваясь в его выговариванье, всматриваясь в его рукописную душу. Но можно не почувствовать. И уж тогда никакие объяснения не помогут: Розанов действительно делается не нужен».
407
Живые лица…
Четвертое вступление (короткое и последнее). Вешние воды
И под темные своды схожу…
Почти 24 с половиной года [409] жизни и творческой деятельности… трудов и дней [410] В. В. Розанова связаны с Санкт-Петербургом [411] . В этом городе сформировался его особый литературный стиль, здесь он стал подлинным мастером слова с ореолом оригинально думающего человека, наконец, именно здесь он обрел долгожданную свободу, став только литератором, превратился из провинциала в столичного жителя. Конечно, по прошествии лет можно сказать, что ни Петербург, ни петербургский философско-интеллектуальный… литературно-эстетический… художественно-творческий мир НЕ УРАЗУМЕЛ розановских смыслов!.. НЕ ПОСТИГ розановских культурно-семантических пластов!.. НЕ ВНЯЛ розановскому стремлению обновить человеческий мозг новыми темами!..
408
Поэма без героя. Вступление («Как будто прощаюсь снова / С тем, с чем давно простилась, Как будто перекрестилась / И под темные своды схожу»).
409
С апреля 1893 г. по август 1917 г.
410
«Труды и дни» – поэма древнегреческого поэта Гесиода (VIII–VII века до н. э.), известная также как «Работы и дни».
411
Санкт-Петербург, основан 16/27 мая 1703 г. последним царем всея Руси (1682) и первым императором Всероссийским (1721) Петром I – Петром Алексеевичем Романовым, прозванным Великим (30 мая / 9 июня 1672 г., Москва – 28 января / 8 февраля 1725 г.); столица Российского государства (1712–1918); до 1914 г. Санкт-Петербург, с 1914 по 1924 г. – Петроград, с 1924 по 1990 г. – Ленинград, с 1990 г. – Санкт-Петербург.
И все же!!.. есть и розановский Петербург… и петербургские вешние воды Розанова!.. В последнем словосочетании общий пространственно-временной фон эпохи – личная воплощенность Розанова в Серебряном веке русской культуры. В этих же двух словах и конкретность действий – сотрудничество с одноименным журналом, издаваемым студентами Петроградского университета. Начиная с четвертой книжки журнала и вплоть до 1916 года Василий Розанов вел в нем постоянную рубрику «Из жизни, исканий и наблюдений студенчества», предпослав ее словами: «В разное время своей литературной деятельности мне приходилось получать от студентов и курсисток письма, представляющие свой интерес, а иногда большой интерес. Письмо есть в сущности древнейшая и прекраснейшая форма литературных произведений – естественная, простая, искренняя и которая может обнять всякое решительное содержание. Не невероятно, что самая письменность, т. е. литература, возникла именно из писем. Разумеется, письмо особенно хорошо такое, которое не предназначалось для печатания, которое есть просто частное письмо. Не придерживаясь никакой системы и порядка, я буду время от времени вынимать из своего архива такие письма учащейся молодежи, которые дадут кое-что для будущей истории нашего общества – и шепнут что-нибудь ценное на ухо теперешнему студенту, теперешней курсистке» [412] .
412
22 ноября 1914 года.
Розанов придавал большое значение частным письмам и находил, что гоголевский почтмейстер, заглядывающий в частную корреспонденцию, был человеком с хорошим литературным вкусом. Письма литераторов казались ему бледными и бессодержательными по той простой причине, что все лучшее – цветочки – писатели приберегают для печати. Зато письма частных людей поистине замечательны. Через них появляется возможность проникнуть духовным зрением в жизнь частного человека, получить истинное удовольствие он глубины и подлинности оттенков авторского стиля, за которым так ясно слышится звучание голосов, наполненных неподдельной болью, тревогой, искренностью.
Вот почему переписка Василия Розанова неоднократно становилась основой его блистательных книг. Чего стоят только «Литературные изгнанники» [413] (!), в которых он размышляет о вопросах философии, литературы, религии и культуры, затронутых в переписке с известными философами и литераторами Николаем Страховым и Константином Леонтьевым [414] . И можно лишь сожалеть, что письма к нему студентов и курсисток так и остались бессистемным набором журнальных и архивных страниц…
413
Розанов В. В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники: Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев. М.: Республика, 2001.
414
Константин Николаевич Леонтьев (13/25 января 1831 г., село Кудиново, Мещовский уезд, Калужская губерния – 12/24 ноября 1891 г., Сергиев Посад) – русский врач, дипломат, философ, писатель, публицист, литературный критик, социолог; в конце жизни принял монашеский постриг с именем Климент.
«Ни одно письмо [415] не датировано, так что о датах говорит только почтовый штемпель на конвертах. Иногда письма подписаны полной фамилией, но чаще инициалами или вовсе не имеют подписи… Некоторые написаны на почтовой бумаге «Нового времени», но чаще бумага случайная – обрывок бандероли, полоска, клочок. Охотнее всего писал Розанов на длинных узких полосках, покрывая их мелкими, бисерными буковками-раскаряками. Строчки часто кривятся, загибаются. Отдельные слова написаны очень большими буквами, часты подчеркивания двумя, тремя штрихами. Почерк очень неразборчивый, трудный (наборщики всегда ругаются, говорил Василий Васильевич)».
415
В. В. Розанова.
416
Розанов В. В. Собрание сочинений. В нашей смуте (Статьи 1908 г. Письма к Э. Ф. Голлербаху).