Весна для репортера
Шрифт:
– Да. Я так считаю. Господи! Ты прям как маленький… Вроде взрослый мужик, серьезный. – Славик покачал головой.
– Ладно. Не будем спорить. Что сделано – то сделано.
– Чем займемся завтра? – Славик пил коньяк, как воду.
– Завтра можешь отдыхать, а у меня еще одно дельце.
– Да? А… Это то, о чем ты в аэропорту проболтался. Дипломат, сенсация. Уж не темнил бы. Не волнуйся, я уже выкинул это из головы. Раппопорт – могила, – Славик приложил палец к губам, – будь уверен. Делайте с Геной все что хотите. Мне все равно. Хотя могли бы мне билет на завтра взять, чтоб я здесь лишний день не прохлаждался. Или камера вам потребуется в какой-то момент? Нет?
– Не знаю пока. Не обижайся. – У меня вдруг защемило сердце. – Я тут ни
– Я, представь себе, догадался.
– Все равно мне неудобно перед тобой.
– О чем ты? Я безмерно счастлив, что завтра ты не будешь заставлять меня носиться с камерой по всей Украине и искать пророссийски настроенных граждан. Давай еще по одной?
– У меня есть. Видишь, еще полная почти. Не могу много.
– А если потоптать, место отыщется?
– Где? – Я не понял, о чем он.
– Эх, чудной ты человек! Как тебя завтра отпускать одного? Где, где… В рюмке.
Через пятнадцать минут бутылка опустела. Раппопорт весь как-то размяк, поплыл. Сколько же в этого человека влезает алкоголя! Он пожелал мне удачи и, чуть пошатываясь, побрел к лифту, сказав, чтоб я не вздумал платить, поскольку все уже записано на его номер. Я начал было интеллигентски протестовать, но он погрозил мне кулаком. Как все же быстро меняются его состояния и настроения. Даже не натурально как-то! Экземпляр он еще тот. Но в целом мужик все же не вредный, хоть и путаный какой-то.
Я посидел еще немного. Бар выглядел парадоксально советским. Старые столы, стулья, скатерки, солонки, салфетки. Все словно залетело сюда из тридцатилетней давности. Удивительно, что те, кто яростней всего боролся с СССР, с диктатом русских, больше всего у себя сохранили примет того, что сами презрительно окрестили «совком».
Ну что ж! Можно подвести промежуточные итоги. Чуть ли не в первый раз в жизни я всерьез высунул голову и, очевидно, скоро по ней получу. Правильно говорят: всяк сверчок знай свой шесток. Кому я собирался что-то доказать, принимая предложение Кабанова? Почему не отыскал аргументов для того, чтобы переубедить отца? Что побудило меня преодолеть стойкое отвращение к телевизионному карьерному росту? Получается, что Лариса права: я капризничал, лишь маскируя, что жду подходящего предложения, которое долгое время никто мне не делал. А как поманили, сразу все поменялось? Нет. Я не такой. Но уверить в этом никого отныне не получится. И себя тоже. Еще, что ли, выпить… В конце концов, завтра я получу в руки то, что заставит всех забыть мои неудачи. Сенсацию! И тогда кое-что изменится… О том, что я не добыл в Киеве нужных сюжетов, все забудут…
Алкоголь разбудил аппетит. Я стал прикидывать, где лучше всего поесть. Ресторан в гостинице после майданного переполоха еще не открылся, а в баре, кроме выпивки и легкой закуски, подкрепиться было особо нечем. Я попытался выяснить у официантки, где здесь поблизости можно перекусить, но она ничего конкретного не посоветовала, лишь вяло заметив, что здесь в округе всего полно. Может, посмотреть в Интернете? Должен же здесь быть вай-фай. Не без труда, после продолжительных консультаций с той же официанткой мне удалось подключиться к Сети. Ну, какие новости?
Недавно освобожденный из тюрьмы олигарх Хороводский прибыл в Киев. На завтра намечена его пресс-конференция в отеле «Хайятт»!
Так…
Я снова подозвал официантку, которая уже смотрела на меня с опаской и не без раздражения. Ее вздернутый нос за вечер как будто еще больше вздернулся. Каждый мой вопрос приносил ей неудобства, и она, наверное, не могла дождаться, когда я уберусь из бара.
– Не подскажете, а отель «Хайятт» далеко?
– Близко, – ответила девушка с явным облегчением. – Объяснить, как пройти?
– Будьте любезны.
– Это недалеко. Перейдете Майдан, а там наверх, до Владимирской площади. Потом чуть-чуть правее и увидите.
Отчего бы мне не поужинать в отеле «Хайятт»?
Я решил не подниматься за пальто. Идти, кажется, недалеко. И на улице не холодно.
Ресторан в «Хайятте» помещался в огромном удлиненном прямоугольнике, венчающем современную стеклянную конструкцию. Около длинной стойки с нависающим над ней пластмассовым наростом – элементом дизайна – тянули из соломинок цветастые коктейли две девицы в вечерних платьях и один юноша с пышным начесом. Коричневые, без скатертей столы прижимались к ровным прямоугольникам словно кем-то размеченных толстым карандашом стекол, сквозь которые виднелись киевские крыши и купола, а скрепленные из нескольких деревянных перекладинок спинки стульев откидывались назад так, как откидываются уставшие от тяжелого дня люди. Свечи, утопленные в полых цилиндрических подсвечниках, светили так же ровно и бездушно, как настенные бра. Где-то в этом отеле остановился пресловутый Хороводский? А если он тоже проголодается и поднимется поужинать? Любопытно будет понаблюдать за ним вблизи. Так ли он страшен, как его малюют? Когда шло следствие, ему приписывали немало злодеяний, в том числе и заказные убийства. Я направился к единственному пустовавшему столику около окна. Подо мной поглощал остатки сумерек, скрывался в тени, обрастал искусственными огнями город. Не мой город. Город, последние полгода мечущийся в мучительном жаре смутной болезни, сделавший себе сам рискованную операцию и ожидающий, не начнется ли сепсис. Город, где кто-то бродил по улицам, мечтая о лучшей доле, молился в храмах, ставя свечи в память об усопших и во здравие живущих; вкушал добрые вина, согревая душу и тело. Сейчас подо мной текли его огни, составляли линии, дуги, параболы, собирались яркими точками в небольшие площади, уходили, отскакивая друг от друга, на окраинах. Ночь скрывала его швы от недавней экзекуции, успокаивала весенним наркозом, что-то нашептывая. Я засмотрелся на великолепную панораму и пропустил момент, когда ко мне подошел официант, вышколенный парень в безупречно белой рубашке и черной жилетке, сияющий и лощеный, с внимательной улыбкой. Рискну предположить: его родители, если они живы, вполне удовлетворены тем, что сын так славно устроился. Он смотрел на меня вопросительно и в то же время покорно. Классика жанра! Я попросил его подойти попозже, поскольку еще не изучил лежащее передо мной меню на украинском и английском. Теперь я взял его в руки, но почему-то сосредоточиться на нем не мог.
Чем сейчас занимается Лариса? Наверное, пришла с работы и отдыхает. Я представил, как она сейчас выглядит. Уютная, свежая, без макияжа. Почему она не звонит мне? Не пишет? Обиделась, что я сам не даю о себе знать? Или не особо волнуется обо мне? Я никогда за все время наших отношений никуда не уезжал без нее. В командировки простых редакторов не посылают. Два раза мы проводили отпуска вместе. Один раз в Турции, другой раз в Болгарии. Странно, но каких-то очень ярких воспоминаний об этом не осталось. Раньше я не задавался вопросом: любит ли она меня по-настоящему? Собственно, как и не стремился разобраться, люблю ли я ее. А зачем? Разве может быть по-другому? Мы не ссорились по-крупному, не надоедали друг другу, в постели у нас тоже не было проблем. К чему какие-либо сомнения? Но сейчас, видимо, под воздействием выпитого со Славиком, из меня высыпался целый ворох вопросов по поводу меня, Ларисы, нашего будущего, среди которых самым главным был: а настоящая ли это любовь? Ведь положа руку на сердце, я сейчас совсем по ней не скучаю. И меня беспокоит ее молчание совсем не из-за нестерпимой тоски по ней, а из чувства собственничества или просто порядка. Мы же вместе, значит, она обязана по мне скучать. Это ее долг! Хотя можно допустить, что все эти смутные мысли – следствие усталости и расстройства от сегодняшней неудачи с уличными интервью. Завтра все наверняка изменится и я посмотрю на все иначе. И все же, почему я хоть один раз в жизни не потерял рассудок и не совершил глупостей из-за женщины? Даже из-за Ларисы…