Весна на Одере
Шрифт:
XV
На третий день наступления дивизия генерала Середы вышла к городу Врицен, превращенному противником в крепость. Крепость Врицен была краеугольным камнем второй немецкой оборонительной линии на этом участке.
Форсировав вброд под огнем немцев речку Вольцине, солдаты встретили сильное огневое сопротивление с западного берега Ноер-канала и фланкирующий огонь слева, с насыпи железной дороги. Здесь генерал бросил в бой свой третий полк, который после короткой артподготовки перебрался через Ноер-канал, захватил человек двести пленных и три десятка
Генерал обругал по телефону командира полка за задержку наступления и сам вместе с Лубенцовым пошел в полк. Переправившись на плотике через Ноер-канал, они выбрались на берег. Берег был весь изрыт воронками. Немецкие пулеметы стреляли вовсю.
– Ложись, - сказал комдив.
Лубенцов во второй раз за совместную службу видел, как комдив лег на землю под огнем. Он лег, полежал с минуту, потом повернул голову к Лубенцову и проговорил:
– Зря я кипятился. Огонь, действительно, того...
– он помолчал.
– А может, просто умирать страшно перед самым Берлином...
После этих слов он заставил себя подняться, и они добрались до наблюдательного пункта командира полка. Здесь генерал приказал Лубенцову вместе с разведчиками-артиллеристами точно выяснить расположение немецких огневых точек и артиллерийских позиций. Когда же разведчики собрали необходимые данные, генерал связался по радио со своим НП и, сообщив квадраты, вызвал авиацию.
Появились, штурмовики, заклевавшие Блисдорф с воздуха. После бомбежки немцы на некоторое время замолчали, но когда наши солдаты начали подвигаться вперед, вражеские пулеметы, хотя и в меньшем количестве, чем раньше, снова открыли огонь. Видимо, немцы хорошо укрепились.
Генерал решил дождаться темноты, чтобы организовать ночную атаку. И тут противник внезапно прекратил стрельбу.
Тарас Петрович, удивленный, посмотрел в бинокль: с юга в Блисдорф валом валила советская пехота. Это прорвалась вперед соседняя дивизия.
– Вот спасибо!
– пробормотал комдив, вытирая пот с мокрого лба.
Солдаты пошли, с ходу переправились через Альтер-канал и завязали бои на южной окраине Врицена.
Подступы к городу были сильно укреплены и густо заминированы.
Подтянули орудия и начали методически обстреливать немецкие укрепления.
Лубенцов с разведчиками находился в окопах среди пехоты. Вечером к нему привели перебежчика, только что появившегося на участке одного из полков. Как он прошел через минные поля, было совершенно непонятно, но, так или иначе, он внезапно появился перед нашим бруствером с поднятыми руками и сказал по-русски:
– Сдаваюсь.
Это был немолодой с суровым лицом немец в чине унтер-офицера. Он спокойно, и даже с оттенком торжественности, объяснил, что он, Вилли Клаус, - минер и что он руководил минированием южной окраины города.
Подумав, он добавил, что для того и перебежал к русским, чтобы провести их по безопасным местам.
– Довольно жертв!
– сказал он.
Лубенцов пристально следил за выражением этого решительного и сурового лица. Он спросил немца, кем тот был до мобилизации и к какой партии принадлежал до прихода к власти Гитлера. Оказалось, что Клаус рабочий, токарь, родился и жил в Берлине. Он был беспартийным, но сочувствовал коммунистам.
Лубенцов вызвал Оганесяна, который долго разговаривал с немцем.
– Трудно сказать, конечно, но, кажется, человек честный, - доложил, наконец, Оганесян гвардии майору.
Оставив Клауса на попечении Оганесяна и разведчиков, Лубенцов отправился к командиру дивизии и подробно рассказал ему и Плотникову о своем разговоре с немцем. Клаус производит впечатление честного человека, и его желание - избегнуть бесцельного кровопролития - естественное человеческое желание при этих обстоятельствах.
– А может, не стоит рисковать?
– задумчиво произнес генерал.
Плотников усмехнулся:
– Немецкий Сусанин, ты думаешь?
– Иоганн Сусанин, - засмеялся Лубенцов.
– Нет, мне кажется, что тут совсем другое. Разрешите, товарищ генерал, я попробую.
Генерал сказал:
– Ладно, попробуй. С ним пойдут разведчики и одна стрелковая рота. Возьми с собой двух-трех саперов. Договорись с Сизых об артиллерийской поддержке. И все-таки будь начеку, следи за своим Иоганном...
Подробно договорившись с артиллеристом и захватив с собой двух саперов, Лубенцов вернулся на передний край. Здесь было тихо и темно. Только из землянки, уже оборудованной солдатами возле траншеи, еле пробивался желтый свет. В этой землянке находились Клаус, Оганесян, разведчики и пришедший сюда любопытства ради командир полка.
Лубенцов передал ему приказание комдива, чтобы он выделил для предстоящего дела стрелковую роту.
– И если не жалко, - добавил Лубенцов, - придайте станковый пулемет.
Командир полка, необычайно заинтересованный затеей разведчика, сказал, что выделит ему самую лучшую роту. Он ушел, и тут же явился командир батальона, присланный им. Это был широкоплечий здоровяк-комбат с двумя орденами Красного Знамени на широченной, богатырской груди.
– Умнеют немцы понемножку, - сказал он, кивнув в сторону Клауса; комбат сообщил гвардии майору, что роту, выделенную для ночного дела, он поднял в ружье и она сейчас прибудет.
– Я бы и сам с вами пошел, - сказал комбат, - да вот командир полка не разрешает.
Лубенцов согласовал с пришедшими вскоре артиллеристами сигнал открытия огня: красная и зеленая ракеты.
К двум часам ночи все было готово.
– Клаус, - сказал Лубенцов, вставая.
– Вы знаете, что вас ожидает в том случае, если вы нас обманете?
Клаус встал, выслушал Оганесяна, который слово в слово перевел вопрос гвардии майора, и сказал:
– Яволь.
Он был сосредоточен, но спокоен.