Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой

Беляков Сергей

Городские власти были заметно перепуганы. Стянули в Полтаву побольше полицейских, вызвали донских казаков. Однако все шло хорошо. На открытие памятника собралась многотысячная толпа, но «хохлы» вели себя мирно, спешно собранной полиции и казакам не было работы. Отслужили молебен. Торжественная часть праздника продолжалась в городском театре. В фойе висели портреты украинских писателей: Евгения Гребенки, Григория Квитки-Основьяненко, Пантелеймона Кулиша, Тараса Шевченко. Над сценой разместили большой портрет Котляревского. Городской голова Виктор Павлович Трегубов открыл заседание, прочитал приветствие от губернатора, князя Урусова, который в тот день отсутствовал в Полтаве. Голова заметно волновался, курил папиросу за папиросой, хотя ничего страшного, казалось, не должно было случиться. Иван Стешенко, украинский филолог, с густыми и длинными козацкими усами, крупнейший тогда исследователь творчества Котляревского, прочитал большой доклад. Историк Александра Ефименко (русская женщина, под влиянием мужа-украинца ставшая настоящей украинофилкой) подготовила

доклад о Котляревском и его времени. Ей аплодировали. Осторожная и умная Олена Пчилка сказала краткое приветствие на украинском, но не успел председательствующий опомниться, как она перешла уже на русский. Будто и не было украинского слова.

Но на украинском можно было говорить австрийским подданным, гости из Галиции и Буковины этим правом и воспользовались. «Галичане говорили плавно, красиво и свободно» [161] , – вспоминал Владимир Короленко. А русским подданным на малороссийском говорить было нельзя.

И вот на трибуну вышла худенькая девушка в соломенной шляпке, двадцатисемилетняя Ольга Андриевская. Будущая украинская революционерка в те годы служила в статистическом бюро Черниговской земской управы да еще играла в любительской театральной труппе. Она начала свою речь по-украински:

161

Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа // Неизданный В.Г.Короленко: в 3 т. Т. 1. Публицистика 1914–1916. М.: Пашков дом, 2011. С. 267.

– Шановні панове! [162]

Трегубов, как будто очнувшись, неожиданно прервал ее: нельзя читать приветствие на малороссийском. Ольга замолчала, зал затих на мгновение, но уже собравшиеся украинцы потребовали читать приветствие дальше. Однако «городской голова с перекошенным от испуганного усердия лицом, сославшись на какой-то никому не известный приказ администрации, тотчас же запретил чтение адресов» [163] .

Начинался скандал. Украинцы хоть и знали о старых, но пока еще никем не отмененных запретах, надеялись на халатность и либерализм российских властей. Надеялись и на их разум. В самом деле, нельзя же запретить говорить по-украински на празднике, посвященном основоположнику украинской литературы? Будь на месте Трегубова хитрый чиновник-либерал или просто человек с дипломатическими способностями, он легко избежал бы конфликта. Но Трегубов, по воспоминаниям полтавского журналиста Дмитрия Иваненко, был прежде всего ревностный служака: «Инициативы в нем не было, но исполнитель он был идеальный». Он умел ладить с начальством, потому что имел свойство «идти туда, куда его посылали <…>, делать то, что требовали» [164] . Владимир Короленко был строже. По его словам, Трегубов был «…человек почтенный, но до комизма бесхарактерный и трусливый» [165] . Коль скоро ограничения на малороссийскую речь, на малороссийское слово еще действовали, специального указания начальство дать не успело, Виктор Павлович и оказался волей-неволей в роли держиморды.

162

См.: Иваненко Д.А. Записки и воспоминания 1888–1908 гг. Полтава: Изд. ред. «Полтавский голос», 1909. URL: http://www.histpol.pl.ua/ru/novosti?id=3742.

163

Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа. С. 267.

164

Иваненко Д.А. Записки и воспоминания 1888–1908 гг.

165

Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа. С. 266.

Между тем скандал продолжался. На сцену поднялся харьковский адвокат Михновский, пожалуй, самый радикальный украинский националист в то время.

Из книги Анатоля Костенко «Леся Украинка»:

«– Господин председатель, у меня тоже украинский текст. Мне тоже не разрешите зачитать?

– И вам, и всем – кому бы то ни было – запрещено!

– Хорошо, я подчиняюсь вашей власти, подчиняюсь силе, но, зная, что это самочинство и произвол, требую внести ваш постыдный запрет в протокол заседания и дать мне выписку из него, чтобы я имел возможность обжаловать в сенате.

– Оставьте же ваше приветствие, – обратился председатель к харьковскому делегату, когда тот сходил с эстрады.

– А вы не имеете на него права, коль отказались выслушать. Вот что я могу дать вам, господин председатель. Возьмите!

С этими словами Михновский вынул приветственный адрес, положил его в карман, а пустую папку бросил на стол…» [166]

Дальше – хуже. Один за другим делегаты съезда, еще не успевшие выступить, стали выходить на сцену и, по примеру Михновского, бросать на стол Трегубову пустые папки. Все присутствующие в театре демонстративно покинули

заседание. За украинцами последовали и русские, главным образом либералы, которые тоже пришли почтить память Котляревского и поддержать украинцев. Среди этих либералов был писатель Владимир Короленко. Двенадцать лет спустя он вспомнил эту историю в статье «Котляревский и Мазепа»: «Вместо торжества вышла печальная трагикомедия. Выходило таким образом, что язык Котляревского и Шевченко, привлекший в русскую Украину зарубежных паломников, законен только в Австрии. На своей родине, у своей колыбели он запрещен. Распоряжением полтавской администрации он оказался высланным в административном порядке в австрийские пределы, без права возвращения в русское отечество» [167] .

166

Костенко А. Леся Украинка. С. 242–243.

167

Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа. С. 268.

2

После того как император Николай II подписал 17 октября 1905 года манифест о политических правах и свободах, а позднее был издан новый закон о печати и объявлены выборы в Государственную думу, эмский указ потерял свою силу. Как грибы в теплый и дождливый август, стали появляться украинские газеты и журналы. Даже «Лiтературно-науковий вiстник», главное научное издание на украинском языке, начал выходить в Киеве. Появились отделения украинского общества «Просвiта», созданного во Львове и долгие годы запрещенного в России. Казалось, центр украинской жизни вернется из Львова в Киев. Из-за границы начали приезжать эмигранты. Молодые украинские политики по мере сил поднимали «украинский вопрос». При помощи русских либералов они пытались добиться разрешения преподавать на украинском языке хотя бы в начальных школах. Однако русские националисты и крайне правые успешно провалили эту инициативу.

Тем временем газетно-журнальный бум сошел на нет. Быстро возникшие газеты быстро же и закрывались. Некоторые были запрещены властью, другие просто разорились. Спрос на украинскую прессу исчез так же внезапно, как появился. Даже «Рада» Евгена Чикаленко выходила в убыток. Книги покупали, а газеты – нет.

Социальная структура предопределила и политическое развитие. Основными украинскими политическими партиями были эсеры и социал-демократы. Они отличались от своих российских коллег только собственно «украинским вопросом». Отмена ограничений на использование украинского языка, украинизация начальной школы, гимназий, создание украинского университета или хотя бы украинских кафедр – даже эти достаточно скромные требования редко удавалось хотя бы озвучить в Государственной думе, где у украинцев были свои депутаты. Тем более речи не шло об осуществлении политических требований, заключавшихся в формировании украинской автономии в составе России. В перспективе украинские политики надеялись на преобразование России в федеративную республику, где нашлось бы место и для Украины. Это была давняя украинская идея. Еще участники Кирилло-Мефодиевского братства мечтали о создании славянской федерации по образцу США. О федерации писал и выдающийся украинский мыслитель Михаил Драгоманов, дядя Леси Украинки. Идею федерации переняли у него и украинские политики начала XX века.

Сторонников полной независимости – «самостийников» – было очень мало. Один из немногих – Микола Михновский, которого даже подозревали в организации теракта в Харькове в 1904 году, когда в знак протеста против празднования 250-й годовщины Переяславской рады был взорван памятник Пушкину. Михновский написал брошюру «Самостийная Украина» и создал «Десять заповедей Украинской народной партии», широко известный документ, где были и такие слова: «Все люди – твои братья, но москали, ляхи, венгры, румыны и евреи – это враги нашего народа, пока они господствуют над нами и обирают нас». Другая заповедь гласила: «Украина – для украинцев!»

Борьба за право говорить и писать на родном языке, учиться и читать на украинском становилась борьбой политической. В начале 1890-х существовало так называемое Братство тарасовцев. Его создали несколько студентов-украинцев, поклявшихся на могиле Тараса Шевченко бороться за освобождение Украины. Вскоре к тарасовцам примкнули и молодой тогда Михновский, и писатель Михаил Коцюбинский, будущий автор повести «Тени забытых предков». Программа тарасовцев была очень радикальной, даже революционной: «Разбить российские кандалы и высвободить все российские народы из-под гнетущего их деспотизма и централизма». Российская власть сама вытесняла украинских писателей, поэтов, ученых, журналистов, меценатов и тем более политических деятелей в австрийскую Галицию и Буковину. Сама же и подготовила плацдарм для противника.

Та самая Галичина

1

Всего в нескольких верстах к западу от святыни православия – Почаевской лавры – проходила государственная граница. За нею начиналась австрийская Галиция, по-украински Галичина. Королевство Галиция и Лодомерия – так официально называлась эта провинция Австро-Венгрии. Франц Иосиф Габсбург, король Галиции, он же император Австрии, владел своей страной по праву наследования. Если бы не мировая война, то Габсбурги, быть может, и теперь правили бы государством, которое могло стать прообразом современного Евросоюза.