Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой
Шрифт:
Между тем, судя по письмам, именно литературного украинского Вертинский не знал. В 1955 году Вертинского пригласили на съемки фильма «Фата Моргана», экранизации одноименной повести Михаила Коцюбинского. Александр Николаевич был, кажется, единственным русским актером на съемках: «Язык – большое препятствие для москвичей», – поясняет Вертинский. Киевская киностудия снимала картину на украинском и предназначала для проката только в УССР, значит, и по-русски фильм не дублировали. Но вот Александр Николаевич начал читать сценарий, и оказалось, что он его едва понимает: «Ломаю мозги над украинским текстом, смутно угадывая содержание, ибо таких слов раньше не было и это они теперь “создают” “украинский язык”, засоряя его всякими “галицизмами”, польско-закарпатскими вывертами…» [88] – писал он жене 30 октября 1955-го. Но Коцюбинский писал «Фата Моргану» в начале XX века. Действие там происходит не среди горцев-гуцулов, как в «Тенях забытых предков», а на Черниговщине, так что «польско-закарпатские выверты» здесь, по-видимому, ни при чем. Одно дело – балакать с торговками на базаре или даже петь украинские песни: для человека с музыкальным слухом (а слух у Вертинского великолепен) это нетрудно. Другое дело – основательно
88
Там же. С. 287.
За двумя зайцами
1
«Киев стоит на рубеже России и Украины, <…> он есть и Россия, и Украина в одно и то же время, есть живое воплощение их связи и их несоединенности, их единства и их разделения» [89] , – писал русский философ и богослов Василий Зеньковский. Русский человек, называвший себя украинцем; министр в украинском правительстве времен гетмана Скоропадского, никогда не веривший в украинскую государственность; спустя много лет он написал в Париже свои воспоминания. Слова Зеньковского даже современного читателя поражают своей смелостью и безжалостностью: «Две стихии, русская и украинская, претендуют на Киев, потому что обе имеют право на него, потому что обе живут в нем. Если одной хорошо, это значит, что, к сожалению, неизбежно другой плохо, – и обратно; такова история Киева, таков его фатум. Эти две стихии вступили, начиная со второй четверти XIX века (а может быть, и чуть-чуть раньше) в глубокую, часто скрытую, но всегда острую борьбу…» [90]
89
Зеньковский В.В. Пять месяцев у власти [Воспоминания] / под ред. М.А.Колерова. М.: REGNUM, 2011. С. 276–277.
90
Там же. С. 277.
В Киеве начала XX века жило немало людей, называвших себя малороссами, малороссиянами. Во времена Гоголя слова эти были синонимами к слову «украинец»; еще не было и в помине противопоставления «украинского» и «малороссийского». Да и в начале XX века даже многие черносотенцы (особенно украинские) и русские националисты говорили и писали об «Украине» и «украинцах» не реже, чем о «Малороссии» и «малороссах». Однако уже начинались важные перемены.
Деятели украинского национального движения отказались от малороссийского имени в пользу имени украинского. А малороссами стали называть себя их противники, даже злейшие враги, такие, как многолетний издатель популярнейшей газеты «Киевлянин» Василий Шульгин, как Анатолий Савенко, как братья Андрей и Николай Стороженко. Своих противников они называли украинофилами, украиноманами и просто мазепинцами. Люди украинского происхождения, но воспитанные уже в русской среде, стремились быть последовательными националистами, самыми русскими из русских.
Василий Витальевич Шульгин, наверное, наиболее яркий и талантливый из малороссов, не уставал повторять: «Мы, южане, из всех русских самые русские (выделено Шульгиным. – С.Б.) (подобно тому как афиняне более греки, чем византийцы), и посему русскими мы останемся даже в том случае, если бы москвичи или петроградцы вздумали отречься от своего имени…» [91]
Таким малороссом был историк и этнограф Андрей Владимирович Стороженко, выходец из очень известного козацкого рода, достигшего многих успехов на службе у русских царей; среди представителей этой семьи были писатели, ученые, сенаторы. Андрей Владимирович изучал историю днепровских (запорожских) козаков, но считал их частью единого русского народа. На деятелей украинского национального движения Андрей Стороженко смотрел как на польских или даже на германских агентов: «Теперь воздух насыщен украинским туманом. Но все-таки глядит отовсюду Малая, исконная Русь, и сияет золотыми куполами Киев. <…> А раз жив Киев и жив русский язык, то наши надежды еще не потеряны. Украинский туман должен рассеяться, и русское солнце взойдет!» [92] – писал Стороженко.
91
Спор о России: В.А.Маклаков – В.В.Шульгин. Переписка 1919–1939 гг. / сост., вступ. ст. и примеч. О.В.Будницкого. М., 2012. С. 333. Письмо от 25 апреля 1929 года.
92
Сапожникова И.Ю. Комментарии // Зеньковский В.В. Пять месяцев у власти. С. 506.
Малороссы могли любить украинские народные песни, есть на обед вареники с вишнями и борщ с пампушками, могли даже собирать в архивах старинные грамоты времен Гетманщины или Речи Посполитой, публиковать их на страницах «Киевской старины». Но дальше любви к малороссийской старине и украинской кухне дело не шло. Украинский писатель и политик Владимир Винниченко с ненавистью писал о таких малороссах: «…всякие Савенко, Шульгины, Пихно были и остаются на Украине такими неистовыми, такими опаснейшими врагами возрождения своей нации…» [93]
93
Винниченко В. Вiдродження нацiї (Історія української революції: марець 1917 р. – грудень 1919 р.). Київ; Відень, 1920. Ч. 2. С. 42.
2
Киев – древнейшая столица Руси, «мать городов русских», и какие-то украинофилы, мазепинцы претендовать на него не должны. «Это край русский, русский, русский», – писал основатель и первый главный редактор газеты «Киевлянин» Виталий Яковлевич Шульгин. Слова эти были манифестом всех малороссов. Именно этот Киев, русский Киев, так хорошо
Но и украинцы никогда не отрекались от Киева, никогда не забывали древней столицы, даже если там преобладали поляки, евреи или «москали». Надежда Яковлевна Мандельштам нашла «точный критерий, по которому научилась отличать украинцев от русских». Она спрашивала: «…где ваша столица – Киев или Москва?.. Всюду – по всей громадной территории страны – слышны отзвуки южнорусской и украинской речи, но называют своей столицей Киев только настоящие, щирые украинцы с неповторимым широким “и” и особой хитринкой» [94] .
94
Мандельштам Н.Я. Вторая книга. М.: Вагриус, 2006. С. 78.
В 1874 году в Киеве прошла перепись населения. В анкету включили вопрос о разговорном языке: на каком языке люди общаются у себя дома. Результаты оказались очень интересными. Выяснилось, что 47,4 % дома говорят на русском (в анкетах были указаны «общерусское наречие» и «великорусское наречие»), а 31,4 % назвали родным «малороссийское наречие». Почти треть жителей – малороссияне, украинцы. Возможно, реальная численность украинцев была даже выше. Как писал этнограф Павел Чубинский, один из организаторов переписи в Киеве, «многие лица из простонародья не обозначали того наречия, на котором говорят в домашнем быту» [95] .
95
Записки Юго-Западного отдела Императорского русского географи- ческого общества. Т. 2 за 1874 год. Киев, 1875. С. 201.
И чему тут удивляться, когда Киев стоял посреди самой что ни есть украинской земли – Поднепровья, окруженный многочисленными украинскими селами и деревнями. Эти сёла служили постоянным источником рабочей силы для города: здоровенные хлопцы становились грузчиками или чернорабочими, миловидные дивчины устраивались горничными, бабы, искусные в домашней кулинарии, шли в кухарки.
Для Украины начала XX века это была картина типичная: «Сновск – русский город, большой железнодорожный узел, окруженный зажиточными украинскими селами» [96] , – писал о своей родине прозаик Анатолий Рыбаков. Сновск – город на Черниговщине, на северо-восточной окраине украинских земель. Помимо русских и украинцев там жили и евреи, что трудились машинистами, винокурами, врачами, дантистами, аптекарями, учителями, управляющими имений, арендаторами [97] . На Украине Правобережной располагались города, где евреев и поляков было больше, чем русских. Встречались и еврейские местечки, где евреи, особенно старшего поколения, свободно говорили только на идиш, а русский, польский, украинский знали настолько, чтобы торговаться с покупателями и заказчиками.
96
Рыбаков А. Роман-воспоминание. М.: Вагриус, 1997. С. 8–9.
97
Там же. С. 9.
Прошли времена, когда украинский мужик сидел в своей хате и ждал, когда к нему приедут «жид або москаль», чтобы скупить у него по дешевке зерно или смалец. Теперь «сивые украинцы с чубами времен Запорожской Сечи» конкурировали с евреями и русскими, сами торговали на базаре «глиняной посудой – “макитрами”, кувшинами, мисками, горшками, расписными кониками» [98] . Еще бойчее торговали их жёны и даже дочери: «Большеглазые украинские дивчата совали в руки букетики синих и белых подснежников и фиалок, и прохожие покупали их так, как будто это было неизбежно и естественно…» [99] Самые успешные ремесленники и торговцы оставались в городе, покупали себе какой-нибудь «будинок» (домик) и переходили в мещанское, а то и в купеческое сословие. Они приносили в Киев свой говор, свои вкусы, обычаи, невольно украинизируя столицу Юго-Западного края. Но тут же этой украинизации противостоял другой, казалось тогда, неизбежный процесс – русификация.
98
Вертинский А.Н. Дорогой длинною… С. 42.
99
Там же. С. 16.
Безжалостный прогресс уничтожал убогие домики, оттеснял бедняков в предместья. Но точно так же прогресс наступал и на традиционную национальную культуру. Даже консервативные, глубоко религиозные евреи, населявшие Подол, постепенно «эмансипировались»: меняли свои кипы на цилиндры, котелки и канотье, а засаленные шелковые лапсердаки – на сюртуки, пиджаки, визитки и смокинги, вместо Торы и Талмуда читали «Капитал» Карла Маркса или «Нравственные начала анархизма» Петра Кропоткина.
Еще сильнее было влияние новой городской культуры на украинцев. В первой половине XIX века и русская, и украинская культуры были преимущественно сельскими, в начале века XX-го русская культура сильно урбанизировалась, а украинская оставалась деревенской. На русском преподавали в гимназиях и училищах, по-русски говорили в присутственных местах, на русском языке составлялись официальные бумаги, на русском языке были напечатаны книги, доступные в публичных библиотеках и книжных магазинах. Русский был языком панов, высшего общества. Сделать карьеру – нужен русский язык, войти в круг панов – тоже русский необходим. Поэтому украинцы, казалось, обречены были на русификацию. Разбогатевший украинский крестьянин начинает подражать русскому купцу, отращивает бороду, стрижется «в скобку», даже крестится «по-московски» – размашисто: «…у него уже не челядь, а молодцы, у него уже речь русская звучит при обращении к мелкой сошке, он уже выражается о сером хохле: “Хохла необразованна”» [100] .
100
Познанский Б.С. Воронежские хохлы // Киевская старина. 1885. Т. 11. Апрель. С. 633.