Весна Византии
Шрифт:
– Да, монсеньор, - подтвердил Николас.
Старик долго и пристально взирал на него, затем обратился к монаху.
– Что скажете, фра Людовико?
Минорит успел слегка поостыть.
– В Генуе, как и везде, есть хорошие и плохие христиане, - заявил он.
– Надеюсь, что я буду одним из первых, кого ваша милость известит об ответе кардинала. Разумеется, я принимаю решение монсеньора. Но золота я не дам, и не пошлю с вами никаких товаров. Все равно это будет напрасная потеря.
– Мы и не просили золота, - поспешил заверить его Николас.
– Нам нужен только корабль. Можете наложить на него арест,
– А как же груз?
– поинтересовался Козимо де Медичи.
– В этом монах прав.
– Я готов сам оплатить страховку вместо торговцев, - заверил Николас.
– Надеюсь, что если все пройдет нормально, эти деньги к нам вернутся.
– Николас, это несправедливо, - вмешался Юлиус.
– Мы не потянем таких расходов!
Из просто бледного он стал мертвецки-белым.
– И впрямь, это кажется несколько чрезмерным, - поддержал мессер Козимо.
– В конце концов, перед нами не закоренелые преступники, фра Людовико. Мы ведем речь лишь о случайном юношеском проступке.
– Он повернулся к Николасу.
– Я сам оплачу страховку. Однако вы должны подписать все бумаги вместе с вашим стряпчим. Это меня вполне удовлетворит. Надеюсь, фра Людовико со мной согласится.
– Благодарю вас, монсеньор, - поклонился Николас. Он в упор уставился на монаха, и тот, выждав пару мгновений, также склонил голову. Вид у него был по-прежнему возмущенный, но все же они пришли к соглашению.
– И вот еще что, - произнес внезапно чей-то голос.
Ожидая самого худшего, Николас обернулся. Прямо перед ним стоял Джованни де Медичи.
– У меня к вам дело.
– Он протянул руку.
– Козимино совсем измучил мать и няньку, потому что эта штуковина опять запуталась. Какая-то игрушка… Игрушка, которая умеет ходить. Кто может привести ее в порядок?
Николас наморщил лоб.
– Могу попробовать, - предложил он.
– Но, конечно, не бесплатно, а в обмен на некоторые деловые уступки.
Вместе с сыном мессера Козимо он склонился над деревянной поделкой, в то время как Юлиус, достав перо и чернильницу, подошел поговорить с секретарем. Руки его заметно дрожали, зато пальцы Николаса, уверенно сжимавшие фармук, оставались крепкими и теплыми, как у каменщика. Испытание было закончено. Теперь пришла пора готовиться к бою…
Глава пятая
На выходе из палаццо Медичи начали происходить странные вещи, едва лишь члены компании Шаретти вышли на улицу, угодив прямо под дождь. Перво-наперво Николас отправил домой двоих слуг, затем, не отвечая ни на один вопрос, пошел прямиком к набережной Арно, распахнул дверь склада, - никто даже не знал, когда он успел его снять, - и пригласил своих спутников войти внутрь. Он запер дверь и обернулся к ним лицом.
Юлиус, который никак не мог успокоиться, даже когда капеллан и Тоби давно замолкли, еще раз повторил:
– …слишком много на себя берешь, - и внезапно осекся. Глаз у него слегка подергивался.
– Считаешь, ты не заслужил, чтобы тебя в лицо обозвали болваном?
– поинтересовался Николас.
– Во имя всеблагой Богоматери, почему ты не рассказал мне, что случилось в Болонье?
Последовало недолгое молчание.
– Ты же сказал, что все об этом знали, - изумился Тоби. Когда он говорил таким тоном, Юлиус всегда знал, что можно ожидать неприятностей.
– Да откуда мне-то было знать?
– парировал Николас.
– Я был всего лишь подмастерьем.
– Выражение его лица также не предвещало ничего хорошего.
Изумленный, стряпчий уставился на него. С той поры, как пареньку исполнилось восемнадцать, они не переставали спорить и ссориться между собой. Разумеется, все изменилось, когда Клаас взял в жены демуазель де Шаретти, - по крайней мере, на людях. Николас ведь теперь представлял компанию Шаретти; вряд ли ему можно было, как раньше, отвесить подзатыльник за непослушание.
Конечно, у него случались неплохие идеи, и тогда Юлиус приветствовал их вместе со всеми. Но, видит Бог, он отнюдь не был готов принять от этого юнца столь резкую отповедь перед посторонними.
– Ах ты, глупый мальчишка… - начал он. Но отец Годскалк не дал ему договорить.
– Если ты ничего не знал, - ровным тоном обратился он к Николасу, - тогда твои слова прозвучали весьма убедительно. К примеру, насчет того, что Юлиус вернул деньги. Однако, если… м-м-м… если догадка Николаса не верна, и Юлиус не выплатил долг, то кардинал Бессарион разорит компанию Шаретти.
– Ну-ну, - все тем же недобрым тоном проговорил Тоби.
– Конечно, я расплатился!
– возмутился Юлиус.
– Вы что, считаете меня вором? Думаете, мне было приятно стоять там и выкладывать всю эту историю?
– Он уже хотел было сказать: «Думаете мне хотелось каяться в своих грехах перед каким-то фламандским подмастерьем?..» Но этого вслух говорить он не стал, все и так было очевидно.
– Так ты что, вообще никому не сказал?
– поинтересовался Николас.
До сего момента чувство вины помогало взрывному нраву стряпчего держаться в рамках, но теперь и он не выдержал.
– Боже правый!
– рявкнул Юлиус.
– А кому я должен был сказать? Городскому голове? Или сразу палачу?
– Любому в нашей компании, кто пожелал бы тебя выслушать, - так же резко бросил в ответ Николас.
– Мы пытаемся собрать деньги только под свое доброе имя. Но кто поверит нам, если мы ничего не знаем друг о друге? Всего этого легко удалось бы избежать, если бы хоть один человек - Тоби или Грегорио - знал о том, что произошло.
– И рассказал бы тебе, - продолжил Юлиус.
– Ты ведь так ничего и не понял, да? Кому какое дело, если слуга родился вне брака? А сам-то ты… Ведь ты никогда и не помышлял рассказать нам правду о сваре с лордом Саймоном до тех пор, пока все само не раскрылось, и тебе не пришлось бежать из Брюгге! Быть бастардом - не преступление, но профессионала судят по репутации. Думаешь, Корнелис де Шаретти нанял бы меня, если бы знал, что у Церкви есть ко мне претензии? Пошевели мозгами…
– Да уж придется пошевелить ими мне, если ты это делать отказываешься, - съязвил Николас.
– Разве ты сможешь удержаться на плаву, если пойдет ко дну компания, в которой ты служишь? Также это несправедливо по отношению к Годскалку, Тоби и Грегорио. У них ведь тоже есть репутация. Если ты предвидишь впереди какие-то неприятности, так скажи им об этом. Могу заверить, что болтать они не станут. Но они смогут поправить тебя, если почувствуют, что тебе изменяет рассудок, или даже чувство юмора. Что скажешь?