Весна
Шрифт:
— Я бы этого Эстергазю… я бы с этим Эстергазем… — бормочет она.
И никто даже не улыбается над тем, что она склоняет эту ненавистную несклоняемую фамилию.
— Перерыв! — объявляет мама. — Александр Степанович, я налила вам. Выпейте, промочите горло…
— …Во всех письмах, — продолжает после перерыва Александр Степанович, — Дрейфус молил своих близких: "Ищите!
Ищите того негодяя, чье преступление я, невинный, искупаю!
Этот преступник есть, он существует — найдите его!"
Этот преступник, как мы с вами знаем, в самом деле существовал. Это был майор граф Эстергази.
Он
Если бы Эстергази сбежал в Англию или в Америку и продал там, как он иногда грозился сделать, свои мемуары и дневники, весь мир в один день узнал бы всю меру преступлений французской генеральской верхушки: и то, что они осудили Дрейфуса без вины, и то, что они знали о том, кто именно был автором бордеро, и то, что секретный документ, убедивший судей, был фальшивкой, подкинутой с их ведома в совещательскую комнату суда.
В один день, в один час Эстергази мог погубить репутацию виднейших генералов, начиная с военного министра Мерсье! Они знали это и неусыпно оберегали покой и безопасность шпиона Эстергази.
Дрейфусу жилось хуже… Чертов Остров — это нагромождение мрачных скал, похожих на чудовищ, высунувших из океана грозные спины. Из-за его губительного климата Чертов Остров еще задолго до Дрейфуса прозвали бескровной гильотиной. Перед прибытием Дрейфуса там была вспышка чумы. Он застал незаконченную уборку острова: сжигали трупы умерших и их жилища.
Дрейфуса поселили в новой хижине, где круглые сутки с него не спускали глаз шестеро надсмотрщиков. Ни ему с ними, ни им с ним не разрешалось разговаривать. Точно так же запрещено было обменяться хотя бы словом с врачом.
Хорошо было одно — океан. Дрейфусу разрешали прогулки.
Он смотрел на бегущие волны, слушал успокаивающий рокот прибоя.
С первых же месяцев Дрейфус начал хворать. Резко сдало сердце, мучила малярия, одышка. Но Дрейфус помнил: он не смеет умереть, оставляя своим детям опозоренное имя, — он должен жить. Прогулками, физическим трудом он спасал от смерти свой организм. Умственными занятиями (по памяти, — английским языком, математикой, военными науками) он сохранял свой интеллект. Он напрягал все силы, чтобы, как он говорил, «дожить до финала своей трагедии».
Через год условия заключения резко ухудшились. Из Парижа пришел приказ: «Слишком мягкий режим не соответствует чудовищности преступления, которое совершил Дрейфус, — необходимо усилить строгости и лишения».
Дрейфусу запретили выходить из хижины. На ночь на него стали надевать двойной узел металлических цепей — они приковывали его неподвижно к койке. Утром цепи снимали, но Дрейфус оставался лежать пластом — руки были изуродованы, лодыжки изранены, окровавлены, позвоночник за ночь каменел от неподвижности… Так продолжалось сорок четыре ночи.
А когда прекратилась пытка двойным узлом цепей и Дрейфусу снова разрешили выходить из хижины, он больше не увидел океана! Его хижину обнесли двойной оградой вышиной в два с половиной метра. Остался лишь глухой прибой океанских волн, разбивавшихся о базальтовые скалы Чертова Острова…
Если бы Дрейфус знал о причине этих неожиданных строгостей, он был бы счастлив, он стал бы вновь надеяться. Но ни один звук сб этом не долетал из Франции. И он не знал, что ухудшение условии его жизни вызвано тем, что его палачи обеспокоены, они… нервничают!
Однажды после трехлетнего молчания врач нарушил запрет — он внезапно сказал Дрейфусу:
— Мужайтесь! Есть надежда!..
Но комендант Чертова Острова перебил его:
— Пусть не надеется! Во Франции все давно забыли о нем!
Грубый окрик перебил слова врача. Но назавтра один из вечно молчаливых надсмотрщиков шепнул Дрейфусу:
— Один человек во Франции занимается вашим делом…
Он был неправ лишь в одном: таких людей во Франции было уже много. Их становилось вс; больше — и они боролись. Это уже была борьба не за одного только Дрейфуса! Это борьба всего живого против мертвечины, борьба всех прогрессивных сил против черной реакции, против позора антисемитизма.
Кто же боролся за Дрейфуса там, далеко, во Франции?
Полковник Генерального штаба Пикар присутствовал на суде и тут впервые усомнился в виновности Дрейфуса. После высылки Дрейфуса на Чертов Остров Пикар был назначен начальником контрразведки Генерального штаба. Здесь он изучил все детали этого страшного дела и пришел к твердому убеждению: произошла ошибка — шпион не Дрейфус, а Эстергази. По его приказу была установлена слежка за Эстергази. Слежка обнаружила связь Эстергази с иностранными разведками..
Пикар с торжеством доложил генералам: найден подлинный шпион! Это Эстергази! Остается — арестовать его.
Но генералы вели себя странно:
— Зачем раскапывать эту старую, забытую историю?
— Но ведь рано или поздно истина все равно откроется! — сказал Пикар.
— Если вы будете молчать, — ответили ему, — истина не откроется никогда…
И очень скоро после этого Пикара послали в далекую и опасную экспедицию — в Африку.
Но не так-то легко, как говорит народная мудрость, латать прелую одежину. Генералы радовались тому, что, усылая Пикара из Франции, они залатали гнилую ткань лжи, фальшивок, несправедливости. Однако на месте заплаты открылась новая грозная дыра: газета «Фигаро» поместила фотографию с пресловутого бордеро. Теперь всякий, знакомый с почерком Эстергази, мог убедиться в том, что писал бордеро именно он, и, значит, шпион — тоже он!
На этом основании брат Дрейфуса, Матье Дрейфус, возбудил судебное дело против Эстергази, как разоблаченного шпиона и предателя. Эстергази заметался, как зверь, окруженный облавой. Он пригрозил генералам разоблачениями в печати.
Угроза подействовала. Генералы отечески оградили Эстергази от неприятностей: хотя Эстергази и судили, но на суд произвели чудовищный нажим. И, конечно, Эстергази был оправдан!
Однако ни он, ни его защитники из Генерального штаба не успели даже вздохнуть с облегчением после перенесенных неприятностей, как над ними загремел новый гром. Знаменитый французский писатель Эмиль Золя выступил в печати с открытым письмом к президенту Французской республики Феликсу Фору.