Весной Семнадцатого
Шрифт:
Пашка Таракан, идя из Крутова лесной дорогой в школу, нашел и хвастливо притащил в класс полную шапку влажных, крупных сморчков, коричнево-ноздреватых, пропахших сырой хвоей и смолой. И первый дождь прошел, жалко, без грома и радуги, но теплый, проливной. Шурка уже - видел белую трясогузку в знакомой черной шапочке и таком же нагруднике; она бегала по самому коньку крыши сарая сестрицы Аннушки, качая длинным хвостом. Примета вернеющая, каждому мальчишке известно: трясогузка прилетела, бегает-играет, коромыслом своим качает, последний лед разбивает. На этот раз баловница не осилила, лед на Волге не разбился, не тронулся.
Даже когда была подвижка и прорубь у Капарулиной будки на той
Его первым заметил от безделья тот же Пашка Таракан, баловник и художник, сунул Шурке кулаком в бок, выразительно показывая загоревшимися глазами и носом на окно в классе.
Шурка глянул в окно, вскочил и закричал не помня себя:
– Волга пошла!
Весь класс, очнувшись, как Волга, пришел в движение, зашумел, затрещал крышками парт, и Григорию Евгеньевичу стоило большого труда продолжать урок арифметики. Он сердился, стучал мелом по доске, рассыпая крошки, говорил, что надо выражаться правильно, грамотно: не Волга пошла, вода в реке не переставала течь и зимой, под снегом и льдом, а пошел, тронулся этот самый лед, то есть начался весенний ледоход, бывает и осенний, его называют ледоставом, слышали? И нет тут ничего особенного, в ледоходе, не из-за чего волноваться, успеете насмотреться в перемену, нуте-с, решаем задачку на части... А сам то и дело косился в окно, хмурился и усмехался и в конце концов позволил ребятам выскочить на волю раньше, чем взялась за уснувший звонок сторожиха Аграфена.
Вскоре вся школа торчала на берегу, наслаждаясь ледоходом, благо предстояла большая перемена и можно было не торопясь, с толком и всласть наглядеться на чудесное, завораживающее зрелище, знакомое и незнакомое, как это всегда бывает на Волге.
Лед шел величаво-спокойно, огромными, шуршащими о берег грязно-сизыми полями, с еловыми шалашами над прорубями, с дохлой рыжей собакой, вмерзшей в стеклянно-зеленую, вывороченную глыбу, с темными от конского навоза, горбатыми дорогами, обрывающимися в воду, с какими-то старыми бревнами, раскиданными по снегу, с брошенными впопыхах санями-дровнями на краю льдины. Все это медленно проплывало перед смолкшими, оцепенелыми ребятами, ежеминутно меняясь, словно кто-то очень добрый, как Григорий Евгеньевич, развлекая в награду учеников за хорошие дела, беспрестанно листал перед ними книгу с завлекательными картинками, одна другой интереснее, и нельзя было оторвать глаз от этой книги.
– Какая силища... Нуте-с, какая красота! - возбужденно бормотал учитель, сняв на минуту барашковую шапку, дергая себя от волнения за волосы.
Уж на что Татьяна Петровна, не любившая, казалось, ничего деревенского, кроме разве песен, нынче и она пожелала взглянуть на реку и, отдуваясь (так торопилась, подумайте!), стояла рядом со сторожихой, которая зачем-то крестилась и что-то беззвучно шептала, горбатясь. В пуховом
– Стоять на месте! Всем стоять на месте!
Даже растопырила руки, показывая, что приближаться к реке запрещено. Скоро и это ей показалось мало, она распорядилась:
– Передним взяться за руки и никого не пропускать к воде!
Волновалась и сердилась Татьяна Петровна, конечно, зря. Все мальчишки и девчонки стояли на берегу не ворохнувшись, уставясь молча на ледоход, даже баловники присмирели: такая кругом была красота, хоть рисуй ее в тетрадку красками. И на самом деле, Пашка Таракан, малость очнувшись, не вытерпел, поклялся вслух немедленно изобразить на бумаге ледоход, грозился нарисовать еще красивее, чем он, ледоход, был на Волге. Но с места Пашка не трогался. Должно быть, обещанная им красота все-таки была похуже настоящей, на которую он смотрел и не мог насмотреться. И за руки передние ребята не брались, будто оглохли, не слышали крика Татьяны Петровны, пока Григорий Евгеньевич не пришел жене на помощь. Он негромко, весело повторил приказание и сам первый подал пример: крепко сжал Шурке руку и не отпускал.
– Не спешит, знает: все приходит в свое время... Экая силища, экая красота! - радостно-взволнованно приговаривал, бормотал он. - Ты видел что-нибудь подобное, Саша? И не увидишь. Вот она какая, наша Волга, родная матушка! Нет ей удержу... А что там, на льдине, влево, погодите-ка, неужто стог сена остался? Он и есть, какая жалость!.. Ждали, ждали, а Волга тронулась внезапно. Да, Волга... ну, лед, пусть будет так, а мы скажем попросту: Волга... И смотри, Таня, как спокойно и могуче делает она свое дело, умница! Вот так и Россия... гм... Нуте-с, великолепно, а?!
На той стороне, на взгорье, возле одноглазой будки перевозчика, с красными и белыми, свежевыкрашенными бакенами, которые сохли на завалине, виден был сам водяной Капаруля с багром. Он, должно быть, караулил казенное добро, отталкивал багром напиравшие на берег льдины, обороняя вытащенную загодя, подальше от воды, лодку-завозню. Тут же бегал, суетился и Ленька, помогая изо всей мочи деду. Ленька не учился всю страстную неделю. Он не успел вовремя перейти по льду в школу, а на мост одного дед, должно быть, не отпустил, побоялся, и Ленька-рыбак, счастливец, дневал, видать, и ночевал на Волге.
Шурка не утерпел, позвал истошным криком:
– Эй, Лень-ка-а-а?!
– Где? Он самый!.. Гляди, с багром! - встрепенулись Олег и Яшка и подхватили: - Леш-ка-а, ма-арш в школу!.. Уро-ки учи-ить, Ка-па-ру-у-ля-а-а!
Вся школа на берегу ожила, загудела и, озоруя, грянула:
– Пе-ре-во-о-оз!..
Ледохода они не перекричали. Все равно Ленька Капаруля заметил приятелей, помахал им выразительно багром.
От Татьяны Петровны попало за крик, так хоть не напрасно: еще долго ребята украдкой переговаривались с Ленькой шапками, кулаками и завидовали рыбаку.
Когда после школы, по дороге домой, Шурка вместе с другими учениками, вопреки запрещениям, забежал нанедолечко на реку, ледохода нельзя было узнать. Еще издали слышен был глухой рев и грохот. Куда-то подевались спокойно-величавые ледяные поля с прорубями, дорогами, санями, двигавшиеся не торопясь, торжественно вниз, к железнодорожному мосту. Все неузнаваемо изменилось, грозно поднялось, заворочалось, заспешило, словно потеряло терпение. Начался ледолом, стало свежо, как всегда бывает, когда вскроется река.