Весною на север

Чулков Георгий Иванович

Сонеты

Н. Г. Ч-ой

I

Венчанные осенними цветами, Мы к озеру осеннему пришли; От неба тайн и до седой земли Завеса пала. Острыми лучами Пронзилось солнце. Чудо стерегли Вдвоем — на камнях — чуткими глазами. И осень, рея, веяла крылами, И сны нам снились в солнечной пыли. И вдруг, как дети, радостно устами Коснулись уст. И серебристый смех Вспорхнул, пронесся дальними лугами. Где лет былых безумие и грех? И тишиной лишь реет влажно-нежной Наш сон любви в раздольности прибрежной.

II

Пустынный летний сон тайги вечерней Дымился,

тлел. И золотистый жар На сердце пал. Звенел во сне пожар Таежных сосен. Можно ль суеверней Любить тайгу, желать в любви безмерней Чудес неложных — невозможных чар? Так мы с тобой несли священный дар На сей алтарь таинственной вечерни. Вожатого забыв на берегу, Ушли с тобой в часовню темных елей, В смолистую и мшистую тайгу. Под шорох трав и лепеты свирели, В душистой мгле, в магическом кругу, На миг, на век любовь запечатлели.

III

Туманная развеялась любовь, В туман ушла неверная весталка! Испепелилась нежная фиалка… Из урны черной пью иную кровь. «Как тайный, тайный друг придешь ты вновь К твоей весне», — так молвила гадалка. И вот стою: и ложе катафалка Преобразилось в радостную новь. И страсть опять блеснула, как зарница; Печальный креп любовью обагрен: Так новая открылася страница В безумной книге огненных имен. Тебя люблю, Печальная Царица! С тобою, Смерть, навеки обручен.

Весною на север

Александру Блоку

Медленно двигались темные тени, Горели, догорали костры. Без надежд, без волнений Мы ждали весенней поры Отплытия вдаль На паузках медленных. Солдаты изредка сталью бряцали, Криком давали знак. Снова длилось молчанье. И зеленый, зеленый мрак Надвигался на табор невольный. И смутны были желанья, Безбольны. И женские плечи под темною шалью, И фляга с вином недопитым, И шорох — такой непонятный! — Все было сердцем открытым Принято в лоно святое С тихой печалью. Но вот на рассвете Застучал торопливо топор. Милая даль — как невеста! Серебристый простор. О, Север Дальний! Плеск весла… И тихо, тихо отплывал От стана берега немого Дощатый паузок. И мы запели песню вновь — Песню вольности-печали, Мы ее в огне певали — Песню, алую как кровь. Скрип настойчивый весла; Кормчего голос; Бряцание томительных цепей; Нежданный блеск крыла; От берегов кривая тень: Так проходил пустынный день. Но день миновал, Наступили иные мгновенья, Волны речной лазури темнели, И ветер выл дико, И бури все ждали, Великой бури. Но я не видел пугливых улыбок: Пусть паузок шаток и зыбок; Пусть ветер гонит волны; Пусть гибнут и гибнут челны: Я счастлив, счастлив безмерно В этой жизни, как буря, неверной. Да! Когда буря металась, Когтями в сердце впивалась, Я изведал новую сладость, Тайную радость. Женщина — темная и странная — С нами была на паузке, — Женщина мне желанная На шатком паузке. Да! Когда волны метались, Как хищные птицы, И дрожали, дрожали перила, Медленно она проходила. О, милые темные ресницы! Вас я увидел при свете факела смольного, Вас не забуду вовек! И я молился буре, как раньше солнцу, Как тихой лазури, Хотя и ведал, Что влечет меня ветер в тайгу, — Хотя и ведал, Что

на том берегу, На белой таежной поляне, В серебристом тумане, На жертвенном камне, Причаститься мне должно кровью. Пусть ветер гонит волны; Пусть гибнут и гибнут челны; Кто я? Путник случайный! Я изведал новые тайны, Тайны крови и вина, Выпил чашу до дна. Так проходила она в брызгах пенных, И в очах ее неизменных, Всегда лучистых, Лучистых, Я читал новые скрижали Весеннего завета, Весенней печали. И вот — она, любимая, Как будто несет чашу причастия. Ступени слегка скрипели, И пели снасти, — А во мне был пир весенний, И нестрашно было ненастья. Так плыли мы весною — на север.

На червленой дороге

I

Я вернулся, вернулся, Тайга, Из далеких и светлых пустынь; Я иные любил берега И любил, и вдыхал я полынь. Горечь сладкая жертвенных трав Опаляла мне сердце, как яд; И в венке из невинных купав Совершал я любовный обряд. Но опять я на черной земле Сожигаю смолистый костер; И в туманной белеющей мгле Серебристый мне чудится хор. Это снежные духи Тайги Шлют привет из неверных глубин Береги, о Тайга, береги Белокрылую песню долин.

II

Влажный пар седых озер Мне ласкает сонный взор. Ветви темные тайги Шепчут: «Тайну береги!» И во мгле мелькают крылья, И сквозь сонное усилье, Я смотрю мечте во след И шепчу ей тихо: «Нет!» Так во мгле мелькают птицы; И сквозь сонные ресницы, Вижу, вижу вереницы Белых странных голубей. Чутко слышу воркованье И любовное стенанье Белых, белых голубей. Мчатся кони лунным бором, И своим таежным взором Из-под мертвенных ресниц, Я слежу за острым летом, За таинственным полетом Серебристо-белых птиц.

III

Гагара

Стоит шест с гагарой, С убитой вещей гагарой; Опрокинулось тусклое солнце; По тайге медведи бродят. Приходи, любовь моя, приходи! Я спою о тусклом солнце, О любви нашей черной, О щербатом месяце, Что сожрали голодные волки. Приходи, любовь моя, приходи! Я шаманить буду с бубном, Поцелую раскосые очи, И согрею темные бедра На медвежьей белой шкуре. Приходи, любовь моя, приходи!

IV

Три дороги

Три перед нами дороги вьются, Смеются над нами, Цветами манят вдаль, Где трава голубеет На сонной поляне, В обмане. Пойдешь по первой, — Земля ужалит; По второй, — Загорится трава под ногой, — А третья — в тайгу: Я любовь для нее берегу.

V

В зеленоокой тайге — Дрема осенняя. Сонница тихо прильнула К сердцу влюбленному Черной земли. Дыханье любви на устах, Ресницами томно колышет, Дышит желаньем во сне Милая Дрема. И мне, и мне Дай испить твоей чаши, Осенней, дурманной. Дай желанного зелья. А в багрянце зари Ресницы подымем, И грянет веселье. На червленой дороге Будем мы — как цари, Как боги.