Весталка
Шрифт:
— Неужели с т е х пор все одна?
— Расскажи лучше о себе.
— О себе.. Ну, что.. Я.. я — генеральша,— сказала полная, при этом лицо ее несколько изменилось — не то чтобы стало строгим и важным, хотя чаще всего, обращенное ко всем людям, оно, видимо, таким и было, но просто с этими словами женщине вспомнилось и вернулось ее собственное положение вместе с нежеланием как-то оттолкнуть или унизить встреченную, но все-таки с тайной, далеко припрятанной гордостью за это звание, хотя, быть может, в этот момент ей хотелось спрятать гордость и еще поглубже.
— Вот так, Лидочка.. Но как я рада, что тебя нашла, встретила, увидела. Сколько воды утекло. Слез.. Жизни улетело.. А я где только не была. Куда нас не заносило.. И в Германии жили, и на Сахалине, и на Таймыре. Правда.. Моего все переводили. Туда-сюда.. Служба.. И я с ним, с ребятами.. Тоже маялась, таскалась.. Всю красоту растеряла. А ты? Будто я с молодостью встретилась.. Право.. Ах, молодость.. Чего там! Счастливая ты.. Так выглядишь. Конечно, следишь за собой?
10
— ...Только этим и занимаюсь.
— Нет, правда? Лидка! Лидуша.. Милая.. Фу, чего он сигналит?! Да, сейчас.. Он на службе.. Сейчас! Лида! Заходи к нам. А может, поедем? Сейчас? Моему на службу. А там.. Шофер довезет. И к нам.. Познакомлю с мужем. Идем! — Привычка важных офицерских жен все решать на ходу.
— Что ты? Я же на работе.
— Лидочка, едем! Вот машина! — убеждала генеральша.
— Не могу, Валя. Что ты? В другой раз. Выберусь к тебе сама. Сейчас еду навестить больного.
— В Комсомольский? Там же новостройка. Грязюка.. Ну, хочешь я тебя довезу?
— Да что ты..
— Лидка, поедем. Сказано, довезу.. Вот еще..
— Нет-нет, — оборонялась светловолосая. — Сейчас будет автобус. Народу немного. Да на машине там и не проехать. Грязи по колено. Осень..
— Ах, какая ты!— брюнетка поежилась.. — Даже холодно... Нет, ты не изменилась. Как была несговорчивая.. Так и есть. На номер, телефон. Звони. Надо встретиться. Нельзя же так.. Квартиру посмотришь. Мы в городке, за штабом округа сразу. Дом пятнадцать, квартира семь. Запомнишь? А ты где, не в Комсомольском ли?
— Нет. В Юго-Западном.
— Квартира какая?
— Однокомнатная. Нам хватает.
— Нн.. Хватает.. Но как это я тебя заметила! Сорок лет — и я узнала.. Ты так сохранилась..
— Спасибо тебе.
— А помнишь наш класс? Уже, наверное, половины в живых нет. Особенно ребят. У нас ведь тогда и выпускного не было.
— Да. Нет многих. Я узнавала. И Миша Пирогов погиб, и Алеша Золотов..
11
— Постой, постой. Какой Пирогов?
— Ну, Пирогов. Миша.. Мишка... Ну, твой же. — Глаза и губы светловолосой выразили удивление, такое удивление, что толстая женщина задумалась.
— Мишка? А-а.. Ну, да.. Но... Ведь за мной.. За нами то есть.. Вся школа бегала. Да.. Мишка, Мишка.. Пирогов.. Теперь помню. Такой был худой, высокий, черненький? Да?
— Да не высокий он был. Как раз из -за этого ты его и не любила, кажется.
— Ну, может быть.. Время, Лидка... Время.. Все спуталось.. А помнишь, нас «две ягодки» звали? Это из-за моей фамилии, наверное. Теперь уж я ее почти з абыла. На себя не похожа стала. А уж про вес не говорю. Худею, худею — ничего не получается. Мой даже ругает: «Фу, какая ты толстая!»
Из «Волги», стоявшей неподалеку, опять раздался сигнал.
— Ну, какой! — раздраженно сказала генеральша. — Не может подождать.. Ты извини, Лидуша. На службе он. Надо ехать. А то еще командующий.. Надо. Ну, как я тебе рада, Лидка! Звони.. Приходи. Ради бога, приходи. Не исчезай!
Они расцеловались.
— Ой, опять тебя вымазала, — сказала генеральша.
— Ничего..
Женщина, махнув, заспешила к машине, подрагивая круглыми объемистыми бедрами. Усаживаясь в машину, еще раз махнула. «Волга» резво взяла с места.
Длинный оранжевый «Икарус», «безразмерный», опять подкатил к остановке. И накопившаяся снова толпа хлынула, как на абордаж, но автобус был пустой, всосал всех и даже не заполнился. В числе последних поднялась на ступеньку женщина в голубом плаще.
Вслед ей с мрачным раздумьем глядел из-под скамейки заброшенный
12
кот.
В жилом районе осень. Над новыми крышами стаей кружились голуби. Цвенькали, перелетали синицы-новоселки. Редкие, по ранжиру посаженные липки стояли печально желтые, иные облетели. Круглые листья-червонцы лежали, прилипнув к асфальту дорожек, и в колеях около отражалось бездонно и ветрено просквоженное грядущим холодом окраинное небо. Листья желтели и по обочине канавы, через которую был брошен мосток-времянка — две хлипкие, гнучие доски. Во дворах со стенами многоэтажья неизбежно блажило чье-то радио — назойливое зло коллективного бытия; кое-где мыли окна, перед тем как заклеивать; кучки старух у подъездов грелись на позднем солнце. Безнадежный шатун-ветер бродил вдоль бетонных стен, путался в балконах и лоджиях, колыхал цветные женские штаны, мужские рубахи, простыни и полотенца. Микрорайон жил своей объединенной повседневностью, многолюдьем и отчуждением, пресыщением и одиночеством. Мозаика окон, балконов, лоджий затопляла и закрывала даль трезвой фантазией холодного чертежника, настроенного на вечную бесконечность жизни. И бесконечность эта объединяла как будто в одно целое всех новоселов — счастливцев и горюнов, молодоженов и обреченных, тех, кто, лоснясь от счастья, еще только подвозил фургоны со стенками, зеркалами и гарнитурами, ошалело таскал подушки и книги, по-хозяйски удерживал лифт, и тех, кто уже никуда не спешил и не рвался, покоренно курил, уставясь безличным взглядом в новодельный газон под стеной, зеленеющий по ровному торфу редкими необжилыми травинками, меж которых желтели замоклые окурки.
Сестра медленно шла вдоль нескончаемых подъездов. Ее голубенький плащик и светлая сумка были здесь летним пятном. Она остановилась возле новехонькой, только что возведенной шестнадцатиэтажки и сверилась с номером. Район явно был знаком ей, но этот дом вырос, как гигантский сетчатый гриб, и еще не вписался в ее участок, был для нее новостью. Она что-то прикидывала, не то высчитывала этаж, не то сомневалась, но вот, явно
13
<