Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
Сэр Мишель свалил Гунтера на сухую, душистую траву исключительно неаккуратно. Германец приложился затылком о толстый столб, поддерживающий крышу, крепко выругался на родном языке, и открыл глаза. Через щели в брёвнах пробивался розовый свет закатного солнца, в лучах плясали пылинки, где-то у припотолочных балок слышалось густое жужжание — осы, устроившие в сарае Рыжего Уилли гнездо, возвращались на ночлег. А рядом стоял нормандский рыцарь, Мишель де Фармер, сын барона Александра де Фармера.
И был это двенадцатый век.
Опьянение почему-то исчезло, осталась нехорошая головная боль, усиливавшаяся
Исповедь, значит? У бенедиктинцев? Нет рядом никаких бенедиктинцев, далеко они, не дойти. Придётся выговориться ему, полоумному французу, помешанному на религии и доблестных подвигах, рыцарю… Хотя он-то как раз нормален, это меня сочтут за полоумного. Не сэр Мишель чужой в этом мире, но пилот Люфтваффе Гунтер фон Райхерт. Чужой. Чужой…
— Хотел знать кто я? — превозмогая дурноту, проговорил Гунтер.
— Ну?
Сэр Мишель с непривычной для него серьёзностью, исподлобья посмотрел на германца, затем наклонился, взял его за плечи, устраивая поудобнее, и скрестив ноги сел рядом, подпирая подбородок кулаком.
— Говори.
Солнце уже скрылось в водах Атлантики, взошла Венера, осветив мир бело-ледяным светом не тающим даже в лучах луны, когда Гунтер закончил свою исповедь. Рассказал обо всём. От рождения в Райхерте, в 1915 году, до тринадцатого дня августа 1940-го.
Сэр Мишель слушал, не перебивая. Как само собой разумеющееся принимал рассказы о первой мировой, о версальском мире, республике, рождённой в Веймаре. О революции, лишившей трона императора Вильгельма. Внимал словам о невиданном унижении Германии, последовавшем за этими событиями, странными для его понимания. Выслушал про то, как Германия снова стала империей, про нового государя, Адольфа, про его невиданное возвышение, войну с королевством Польским, разгром Франции, начало битвы с Англией. И о случившемся в тот день Невиданном.
Всё, от первого слова и до последнего.
Гунтер говорил, почти не сбиваясь, складно, ровно. Он выплёскивал на случайного знакомого накопившееся за последние годы и минувший день напряжение, сбрасывал носимые маски с себя и своего прошлого, впервые в жизни называя вещи своими именами. Выкладывал, не таясь, самые сокровенные мысли, терзавшие его в момент, когда винт «Юнкерса» распарывал воздух над Ла-Маншем. Теперь за такое никто не осудит, не появится неприятно, пугающе вежливый человек из «Гехаймештаатсполицай», живо интересующийся твоим воззрением на мир вообще и на политику партии и фюрера в особенности… Вокруг лишь Вселенная, которой, по большому счёту на тебя наплевать, да сидит рядом самый что ни на есть обычный нормандский рыцарь, по имени Мишель. Рыцарь, не ведающий о государственной тайной полиции, о частях SS, о «фюрере германского народа, народном канцлере и рейхспрезиденте Адольфе Гитлере», откровенно не понимающий, зачем Германский император Адольф решил завоевать весь христианский мир (будто сарацинов нет!)…
Но этот рыцарь знает о Святом Писании, помнит Законы Божьи, чтит не появившихся из тёмного ниоткуда призраков, а Вечный
Поэтому, сэру Мишелю, будущему барону де Фармер, довериться легче и естественнее, чем самому чтимому и уважаемому фельдмаршалу Вермахта или ляйтеру округа.
Некоторое время оба молча лежали в терпком сене. Со двора доносились негромкие ночные звуки — где-то под крышей трактира или хлева робко ухал сычик, в курятнике возились, потихоньку клохча, куры, переступали копытами лошади у коновязи. Из трактира доносился чей-то раскатистый храп. Вдалеке залаяла собака — залилась поначалу яростным лаем, даже взвыла, долго гавкала отрывисто, недовольно, постепенно успокаиваясь, потом смолкла. Внизу, под сеновалом робко мяукнула пару раз кошка.
— Веришь? — Гунтер, слегка смущённо поскрёб ладонью подбородок, на котором уже проклюнулась рыжая щетина. — Ну скажи, веришь?
— Верю, — твёрдо кивнул неожиданно протрезвевший сэр Мишель. Он и вправду поверил. Всему. А отчего — сам не знал. — Ты сейчас сказал, будто хочешь всё изменить, так?
— Так, — кивнул Гунтер.
— Значит, сам Господь направил тебя по этому пути. Я так понял: у вас, через семьсот лет, ты ничего сделать не мог. Разве только этого нового императора на поединок вызвать?
— Ну? — нервно хихикнул Гунтер, представляя себе подобное.
— Тогда ваше будущее переменится, если ты, зная о нём, сделаешь нужное здесь, у нас.
— В прошлом? И что следует сделать нужное?
Сэр Мишель поморщился.
— Где прошлое? — слегка раздражённо сказал он. — Прошлое — это вчера, неделю назад, ну год, два… А сегодня-то самое обычное настоящее, если я правильно понимаю! Знать не зря небеса послали тебя к нам вместе с драконом.
— Какой дракон?! — простонал Гунтер, хватаясь за голову. — Я же сказал, это — простое оружие, только летает. Техника, соображаешь?
— Не разумею, — честно признался рыцарь, — знаю только, что Люфтваффе живой. Мёртвое летать не может и приказы не исполняет! И не рычит.
Сэр Мишель сдвинул брови, пригладил правой рукой волосы и, едва различая в ночной темноте лицо Гунтера, посмотрел на него внимательно. Нельзя оставлять его одного, никак нельзя — пропадёт… Мало ли, скажет что не так, как положено благородному, его тут же и изрубят на куски. А парень он хороший, умный…
— Пойдёшь ко мне в оруженосцы, Джонни?
Германец покряхтел, пытаясь сдержать смешок, но ответил честно. А если рассуждать здраво, ничего больше делать ему не оставалось. И потом, кроме сэра Мишеля у Гунтера здесь не было никого. Если не считать Люфтваффе.
— Пойду.
…Луна зашла, лишь звёзды продолжали источать тонкий мерцающий свет. Созвездия Лиры, Лебедя, Орла неизменно смотрели на землю. Наступил глухой час ночи, непроглядная тьма накрыла мягким пологом холмы, леса, деревенские домики, безлюдную дорогу и постоялый двор недалеко от замка сэра де Бреаля. В тёплом, наполненном ароматами луговых трав чреве сарая слегка похрапывали двое: рыцарь, и его оруженосец. И ни один не видел снов.