Ветана. Дар исцеления
Шрифт:
– Ей просто закрыли ладонью рот и нос и держали так, пока она не задохнулась. Сволочи… Вот и кровоизлияния в глазах… Она сопротивлялась, сколько смогла.
– Ты уверена, дитя света?
Я молча кивнула, забыв о том, что разговариваю с храмовником, то есть априори с врагом. Слишком уж неприятно было. Вот за что убили бедную женщину? За хибару? За паршивый домишко, не тем будь помянут?
Сволочи!
– Стража уже знает?
– Знает. – Господин Самир, последовавший за мной, мрачно смотрел с порога. – Госпожа Ветана, вы уверены?
– Более чем.
– Тогда
Я вздохнула. Жалко было эту бабушку до слез. Господин Самир распоряжался, а мне на плечо легла теплая ладонь.
– Не плачь. Сейчас она там, где нет горестей. Говорят же, что те, кто принял мученическую смерть, отправляются сразу в Свет.
– Оставшимся от этого не легче, – отрезала я.
Храмовник покачал головой:
– Знаю. И от этого не станет меньше болеть. Уж точно не у тебя. Подумай о другом. Если бы ты не узнала, что ее убили, она бы осталась неотомщенной на земле.
– Вы призываете к мести?
– К справедливости. Кто я такой, чтобы мстить?
– Человек. Как и я, и она, и сотни тысяч других людей на земле. И если мы не спросим злодея, как он посмел, то кто же?
– Высший суд.
– Пусть он накажет злодея после смерти. А здесь и сейчас мерзавец ответит людям по всей строгости закона. И тогда убитые смогут успокоиться, а их родные – оплакать их без ненависти к убийце.
– В вашем сердце много горечи, госпожа.
Храмовник смотрел… спокойно. Без интереса, равнодушия, презрения, осуждения – как иконы смотрят на людей. Наши страсти, сколько их есть, не пошатнут их душевного равновесия. Вот и его внутреннее равновесие не могли пошатнуть ни смерть старухи, ни моя, ни даже его смерть.
Я не ответила. Зачем что-то доказывать человеку, который тебя не услышит? Лучше заняться своими делами.
Подслушивать нехорошо? Знаю, еще как знаю. Зато очень полезно. И я не нарочно, я просто мимо шла, к Харни. Увезли тело госпожи Ильви, ушел господин Самир, я хотела уточнить по поводу нового храмовника, вот и побеспокоила начальство. Кто ж знал, что у него сейчас Бертен?
Разговаривали они так громко, что я услышала даже сквозь массивную дверь. Хотела, как воспитанная дама, кашлянуть или поскрестись в дверь, но слишком интересен был предмет беседы.
– …Ильви? А ты не услышал?
– Я за ней приглядывать не обязан!
– Обязан! Работаешь здесь, значит, обязан!
– Лечить я ее – лечил, а стоять над кроватью не нанимался! Пришли к ней родные, так и что ж?
– Эти родные не далее как вчера бабку чуть не до смерти довели! Вета рассказала! Вся лечебница знала, а ты нет? Приглядеть тебе лень было? Уши… забило?
Бертен ответил такими выражениями, что даже меня покоробило. Харни же и ухом не повел.
– Ты мне скажи, как получилось, что ты их пропустил? Не идиот ведь, прости Светлый!
Молчание. А и правда – как? Дежурство было Бертена, почему такое стало возможным? Не понимаю. Нет, не понимаю…
– Ну… это…
– Тарку, что ли, понужал?
Я замерла у двери.
Бертен – и эта шлюха? В груди словно кусочек льда застрял. Ну ответь же что-нибудь! Ответь! Скажи, что это не так, что Харни ошибся!
Но Бертен молчал, и в груди болело все сильнее.
– А мне казалось, что у вас с Ветой все серьезно?
Мне тоже так казалось. Показалось?
– У нас – серьезно, – возразил Бертен. – А это… так. Мы же пока еще не женаты!
– А когда женишься, думаешь, Вете понравится работать с девкой собственного мужа? Уж сколько говорено: не блуди, где работаешь…
– Кто б мне говорил, – хорохорился Бертен.
– Что позволено кракену, не позволено мойве, – парировал Харни. – У меня жена здесь не работает. А ты – дурак.
Бертен что-то бубнил на тему: «она сама, что ж отказываться было?», но я уже отошла от двери. Все и так ясно.
Тамира предложила, Бертен не отказался, они кувыркались на диване, а в это время убивали Аликсу Ильви. С Тамирой у Бертена все несерьезно, рассчитывает он на меня, но пока я его не пустила в свою постель…
В груди словно нерв защемило, и я растирала область чуть пониже воротника судорожными движениями. Больно и противно.
Что ж, надо избавляться от этого ощущения. Например, поработать.
Я разбирала травы, привычно прикидывая, что и куда годится… Харни, хоть его озолоти, не будет закупаться у хороших травников, потому что там дороже. Вместо этого он нагребет погрызенных мышами веников и будет считать свой долг исполненным.
Вот куда этот зверобой? Он же обтрепанный, словно им окна обметали. Заваривать? В мазь я его уже не положу, а заваривать может и сгодиться. Земляничные листья перебирать надо, они пополам с корнями. Их что – просто драли? Вот паразиты! Небось и растили-то у себя на грядке. Крупноваты они для лесной и пахнут не так…
Ладно, положим побольше…
Мысли текли ровно. Лучше думать о травах, чем о том, что нельзя изменить. Упорно думать о травах, серьезно, поворачивать каждую мысль то так, то этак, чтобы другим в голове места не нашлось.
– Вета, ты занята?
Бертен смотрел на меня странным взглядом.
– Нет, проходи, – откликнулась я, размышляя, что делать с ландышем. Ведь половина цветков попадала… Интересно, это его хранили через пень-колоду или собирали, когда он отцветает? Если второе, это плохо, это, считай, сорняк. Он же дико ядовит… Чуть больше, чуть меньше, да и даем мы его сердечникам… Придется полаяться с Растумом, пусть купит у проверенного человека хотя бы самые опасные травы.
Паразит! Ведь знает же…
– Вета, ты меня не слушаешь?
Я обернулась к Бертену с самым извиняющимся выражением.
– Прости, пожалуйста. Я задумалась. Так о чем ты?
– Ты выйдешь за меня замуж?
Не могу сказать, что предложение стало для меня неожиданностью или повергло в шок. Ответ я уже знала. Минут десять, как знала.
– Прости, Берт.
– Почему?
И как тебе ответить правду?
Потому что ты спал с Тамирой? Да, это верно. Но есть и другие причины.