Дверь скрипнула за спиной. Она оторвалась от листка бумаги. На мгновение все тело покрылось безудержной липкой дрожью, но она быстро отогнала от себя темную тень. Она обернулась. В комнату
робко, боком, входила девочка, ее маленький Стасик. Путаясь в длинной ночной рубашке, она неуклюже переставляла босые ноги. Остановилась на середине комнаты.
— Я не могу заснуть… Мне холодно… Ты споешь мне песенку, мама?
Эпилог
Когда в окне погас свет, человек в длинном черном пальто криво усмехнулся и бросил в лужу только начатую сигарету. Мелкий дождь прекратился. Человек зябко поежился, запахивая длинные полы своего черного пальто. Полы пальто были забрызганы грязью, но он не обращал на это внимания. Он так долго стоял напротив окон квартиры, что ему было все равно. Он знал: черные волосы и черное пальто сделают его похожим на темную тень. Он видел все: как садилась в машину подруга, уезжая из дома, как женщина что-то долго писала за столом, как в комнату в ночной рубашке
вошла девочка, как женщина, встав из-за стола, подошла к девочке, опустилась на колени и они крепко обнялись, как вместе с девочкой женщина вышла из комнаты… Потом ее долго не было, а потом, вернувшись в комнату, она сжигала над пепельницей уже написанное письмо. Он догадался, что это письмо, по тому, как нервно женщина сжимала свои губы, по тому, как явно не хотела сжигать этот листок. Это воспоминание снова вызвало на его губах насмешливую, кривую улыбку. Чтобы лучше видеть, он снял свои черные очки. Он мог их не надевать: ночью никто не смог бы разглядеть на его лице страшные шрамы. А днем он старался не выходить. Очки лежали в кармане пальто — бесполезные, как воспоминание из прошлой жизни. Когда погас свет в комнате, человек в длинном пальто развернулся и пошел вниз по улице, тяжело переставляя ноги, словно недавно научился ходить. Мрачный силуэт отражался в свежих лужах на мостовой, скупо освещенных тусклыми ночными фонарями.