Шрифт:
Далёкий берег юности моей уносит время вдаль небрежно…
…..Мгновенья вкус неповторим,
День то роскошен, то ненастен….
…Но каждый волен сотворить….
Свой миг, с вой мир….
И каждый мастер…..
Герман Загумённов (Донецкая панк-рок группа «Спектакль Джо»)
Глава 1. Творения неизвестности
1
Вечер обещал быть приятным. Тёплое дуновение летнего ветерка располагало к спокойному времяпровождению. Летнее солнце неторопливо садилось, приближаясь к вершинам темно-зеленых елей на горизонте. Лёгкий вечерний бриз даже не обдувал, а медленно перемещал воздушные массы,
Вечер пятницы. Преддверие выходных дней. На работу завтра не нужно. Вечер пятницы не может не быть лучшим временем недели.
Компанию из трех мужчин тревожили в данный момент три вопроса:
– Почему бы не посидеть на берегу реки?
– Почему не пообщаться со старыми друзьями?
– Почему за дружеским разговором не раскатать одну-две бутылочки самогона.
Они расположилась в паре метрах от берега. Все трое знали друг друга давно, работали на одном предприятии. Проживали здесь же в Исаковской пустоши, достаточно большом поселке, с претензией на название «городок». Но эта претензия не распространялась на ту часть поселка, где они находились. Улица «Прибрежная» пролегала вдоль русла реки. Песчаная, деревенская дорога, рассчитанная на полтора автомобиля в ширину, (да кто её вообще рассчитывал?) извивалась вдоль берега, местами приближаясь прямо к воде, местами отдаляясь от него. Сразу за дорогой выстроился ряд домов, совершенно обычных, одноэтажных, какие встретишь в любом селении, любой части страны, но не южных регионов. Рубленные деревянные дома, в основном без обшивки, обращенные окнами к реке, не пестрили яркими расцветками. Некоторые из них были построены ещё до войны, возможно даже до первой мировой. Выше по течению, к слову сказать, присутствовали несколько двухэтажных строений, и три дома «восьмиквартирника» барачного типа.
Ещё выше, имеющие статус некоторой достопримечательности, расположились старые дома зажиточных крестьян. Монументальные. Из бревна крупного сечения, потемневшего от времени, с резными наличниками и большими крыльцами. Дореволюционные предприниматели, хотя, такого слова, наверное, они еще не знали. Купцы, а позже «кулаки», как окрестила их коммунистическая власть. Семнадцатый год всё расставил по своим местам. Дома изъяли, самих предпринимателей расстреляли или сбежал, кто похитрее был. Сбежал подальше от невежественности и озлобленности. И кто знает, возвращались ли они после этого на свою историческую родину?
На противоположном берегу реки тоже стояло несколько домов. Здесь только одноэтажные, а сразу за ними простирались колхозные поля, в данный промежуток времени какой-то частью засеяны, какой-то нет. С них ещё собирали различные культуры: картофель, капуста, пшеница; но по большей части поля уже пустовали. Совхоз уже не мог тебя окупать, девяностые уверенно делали все, чтобы он не смог восстановиться.
Девяностые делали свое, вводили новые законы, новые нормы приличий, новые имена и новые неформальные группировки, но в селе народ ещё жил по устоявшимся советским устоям, по нормам морали сложившимся за время правления коммунизма. Народ еще не осознал, что капитализм и частный бизнес уже во весь опор мчится на многострадальную родину. Но до этого им нужно было ещё пройти жестокие уроки гласности, приватизации, рэкета, раздела народного богатства. То время, когда только деньги, жестокость и жадность будут царить во власти, когда часть граждан, понимая, что это тот самый момент, когда можно изменить свою жизнь в лучшую сторону, правда не совсем законными путями, начали урывать всё что можно и в большом количестве. Девяностые всё списали, правда и большое количество тех самых урывателей, кто пытался улучшить свою жизнь, закончили её в один миг.
Но не об этом мне хотелось вспомнить. Большинство людей, отчаянно понимая, что их надежды на возврат к прошлому не осуществятся, всё же ещё надеялось, что жизнь вернётся к тому моменту, когда Советский Союз достиг своего максимально возможного апофеоза. Когда моральные принципы большей части населения были чистый, когда ребёнок поднимал, как нельзя поступать, а как можно, просто наблюдая за поведением родителей, когда обычный человек ещё не сомневался, что всё будет хорошо.
Всё закончилось.
Шли девяностые. Пришла другая политика.
«Мы отстали!» – говорили по телевизору, – «Застряли в прошлом. Пора брать пример с западных стран!» И начали это делать.
Конечно, творящееся в стране не могло не отразиться на этом городке, оно в любом случае доберется до всех, но с небольшой задержкой. У них ещё было время, ещё было время на то, чтобы пожить в прошлом.
Просто пожить, и вот так просто посидеть на берегу реки, пообщаться.
Двое из присутствующих двое были родными братьями, Степан и Николай Кошкины, тридцати шести и тридцати восьми лет. Их дома располагались недалеко от места посиделок, где река немного расширялась, создавая небольшую заводь. Оба брата были работящими, имели добротные дома, всё в них сделано было так, что соседи слегка завидовали. Огород всегда ухожен, спасибо их жёнам. Оба работали на лесовозах с тех самых времён, когда вернулись из армии. Братья были среднего роста, крепкого телосложения, и даже их внешний вид, выражение лица добавляла какую-то дополнительную уверенность и достоинство этим людям.
Их товарищем по пятничным вечерним дискуссиям сегодня, как обычно был «Хмурый», человек, проживающий в соседнем посёлке. Он на своём старом УАЗике каждый день приезжал на работу, и исполнял обязанности токаря. Все работали в одной фирме, хотя, это слово «фирма» ещё только-только стало входить в обиход. Обычная контора, занимающаяся лесным производством. Вывоз леса – работа большинства жителей мужского пола этого поселка.
ЛесПромХоз.
Это название прочно вошло в обиход жителей. Да только вот самого леспромхоза уже не существовало. Теперь это называлось ООО «Русский лес».
Но для мальчишек, выросших здесь, под этим словом понималось не какая-либо государственная или частная организация, для мальчишек это слово ассоциировалось непосредственно с комплексом РММ «Ремонтно-Механических мастерских», складами древесины в глубине леса и их отцов, на пятисотых МАЗах, вывозящих оттуда древесину. РММ несло историю ЛесПромХоза. Менялось начальство, менялись условия труда, страна скатывался глубже и глубже. Но на данный момент это было неважно, впереди несколько часов на берегу.
Машина Хмурого стояла на дороге недалеко от место дислокации.
– Хмурый, доставай, пора, – будто бы критикуя нерасторопность друга, сказал Степан.
Тот, протопав к УАЗику, достал из задней двери пакет, из которого он извлек литровую бутылку со светло-коричневой жидкостью.
– Какой вкус на этот раз?
– Дубовая кора и корица.
– Звучит красиво, – прокручивая бутылку в руках сказал Николай, а затем прочитал этикетку,– Royal.
Мужчины присели на траву.
Николай раздал всем по налитому стакану.
– Ну, что? За тех, кого нет?
– За них.
Помолчав полминуты, вспоминая ушедших, мужчины выпили.
Еще полминуты тишины.
– Хххгм – ааа, – крепкая, неплохо.
– Ну, так стаж! – гордо произнес Хмурый, – Значит понравилось?
– Сколько, ты говоришь, уже этим самогоноварением занимаешься?
– Так не помню, когда этим не занимался. Батя научил, сам покупного и не пил.
– Так ты же водку пьёшь?
– Я не батя, я грешен.
– Смотрите, ребята байдарочники плывут, – указав рукой вверх по течению, сказал Степан.